ОДНА ДУША НА ДВОИХ

вторник, 31 июля 2012

01:50

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Байки, страсти, маты и дороги, много веры и желания жить, просто любимый в жданном виде.
Что еще?
Любовь, сильная, простая, сложная, и не от чего ни зависящая.
(вылаживаю только потому здесь, что накрывается ком, а так, как другого носителя нет, могу потерять. )

Вот собственно и все.
читать дальше

@настроение: Роман(не бэчен, много ошибок,мат, много соплей, хоть и не хотелось. но, любовь без них- никак)

@темы: творчество, Слэш/яой., книги(мои), my creatures --книги, mine/ just my, мои pictures)

URL

В принципе, на так уж важно, чем именно в данной жизни за... Совпадение. http://absira.narod.ru/index.htm Дауны, объединяйтес...

Вот теперь надо приступать к делу, ну то есть писать в дн... Он почти все время молчит - никогда не выходит из себя - ... http://www.randomdudes.com/bush/bush.html Current mu...

Комментарии

31.07.2012 в 03:25

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Это Рей, он два дня назад приехал, и теперь будет жить здесь. Мы вдвоем так решили. Не нужно трусить, понимаю – непривычно тебе, но он хороший малый: не напряжный и не сука. Так что ты попустись и ешь.
-Андрей решил вернуться?! Да, не ожидал.
-Я тоже, если честно, но видишь…вот как-то так. Здесь он, и я очень рад. Сам знаешь как.
- Да уж, не знать мне. Знаю!
В коридоре послышались шаги, и вот появился Рей, он зашел в кухню абсолютно спокойный и полностью отошедший ото сна. Куда только и девалась его взлохмаченная масса спутанных волос, и не уловить уже его такого сонного и до боли между лопатками мальчишеского дразнящего взгляда. Ах, сучара, все-таки Славка, перебил нам такое пробуждение. Вроде, и не первое утро любовник просыпается со мной, а напиться этим и насладиться никак все не могу. И смогу ли? Разливающее тепло начало распространяться у меня по всему телу от одного только воспоминания о нас двоих и нежном пробуждении. Конченный я тип, если даже на такую малость ТАК реагирую. Гроб мне и музыка! Можно, и без последнего.
Андрей спокойно и уверенно сел за стол, рядом возле друга, ибо я сидел напротив Славика, так что единое свободное место было между нами. Затем любимый посмотрел на друга, поздоровался и протянул ему руку. Они пожались и все начали дружно чавкать.
-Мне Крис много рассказывал о тебе, Славик? – Сказал Рей и метнул короткий взгляд . - Очень рад, что пока меня не было, ты смог помочь ему и старался поддержать. Хороших пацанов не так и много. Рад, что вы друзья и поддерживаете друг друга не только в праздник, но и в тяжести.
Славик очень смутился, даже первые пару секунд не знал, что и сказать, но затем постарался овладеть собой и поблагодарил за произнесенные слова.
-Спасибо. Да, хорошо…иметь настоящих друзей. Только вот даже и им нужно время. Я сначала тупил. Не хило так тупил. Не знаю, рассказывал он тебе обо всем или нет, но я первый раз, как услышал о вас, тут такую бучу затеял, что мало не было. Не хочу оправдываться и показаться милым, нахрен нужно, но это не так и просто принять. Ты извини, конечно, но в нашей стране это не афишируют, да и я не привык. Хотя… уже привык. Кристиан и твое имя – это стало, каким то, прям, нереальным мифом. Мать вашу. Вы тут разберитесь толком и точно, чтобы снова не повторить той уморазмятины, что нам всем пришлось пережить. Ладно?
Рей странно приподнял одну бровь и удивленно глянул на Славку, а потом его губы растянулись в полуулыбке полу смешке и он только мотнул головой и снова принялся за свой уже остывший кофе.
Я молча угорал. Все запихивались едой, каждый думал о своем, но меня реально так пропирало заржать на весь голос. А хоть убейте меня, но никак не вязалась вся эта вот, заебись какая идиллия, с моим пониманием счастливого знакомства и воссоединения дружбанов. Я сдерживался, сколько мог, но даже просто само присутствие Славика меня тянуло на ржач, всегда притом. И сейчас не исключение, ТЕМ БОЛЕЕ, СЕЙЧАС!
И я заржал, как пидальный конь! Нет, лошара! Огромная такая лошара!
Потом не выдержал и Андрюшка, мы с ним так заходились, что из глаз просто потоками лились слезы. Это нужно было видеть, картинка еще та, Репинотдыхает. Потом и Славка подхватит наш хоровод, и вся кухня в итоге была похожа на балаган, а мы – на три больших безмозглых уёб-а. На таких переросших дитятины.
Когда, наконец, мы успокоились, мне снова пришлось ставить кофе, так как тот совершенно остыл и был похож на помои. Я достал чистые чашки, разлил густую и пряно пахнущую жидкость, и мы спокойно на сей раз смогли оприходовать всю оставшуюся еду. Я не наелся, честно. Хоть, и не привык я много есть, но тут – фигня осталась. Славка сожрал почти все. Ладно, перебьемся.
-Ну, дорогой, так мы и не поговорили о проблемах твоих важных, а мне пора собираться на работу. Сашка пиздюлей впишет, вчера не пошел, так что извини, но сейчас – тебе лучше уйти. Я даже душ еще не принял, не побрился. Давай сегодня вечером встретимся, к часам так девяти и поболтаем по душам. Хорошо?
-Да, конечно, ты извини за ранний приход, постараюсь не напрягать, тем более я не знал, что ты не один. – Он повернулся к Рею, еще раз пожали они друг другу руки и он начал подниматься на выход. – Было очень приятно познакомиться. Правда очень рад твоему приезду, и надеюсь, теперь у кое-кого дела пойдут лучше.
И, Славка многозначительно устремил свой взор в мою сторону. Я только хмыкнул, но в душе полностью с ним согласился. А чего душой кривить? Так оно и было.
Когда друг ушел я быстро вскочил в ванную и начал приводить себя в порядок. Зарос за пару дней, вчера просто поленился бриться, сегодня – не успеваю. Волосы – ужас полный, куда хочу, туда торчу. Я так быстро матался из одного угла квартиры в другой, что Рей, в конце концов уставший наблюдать за этой картиной, перехватил меня на очередном забеге поиска носков, притис крепко к груди и вышиб мне весь дух одним махом стальной и в тоже время тонуще-блаженной мягкостью своих губ. У меня вмиг испарились все мысли о спешке, о потере и находке чего то, я только и мог, что тупо стоять с одним носком в руках и исступленно стонать ему в губы от этих умалишенных его ласк. А рука по-хозяйски шарила у меня сзади под рубашкой, вывязывала цепочку из полукасаний – полущекотки и, я начал бессознательно тереться о его бедра, с уже не мягкой и податливой плотью, а вмиг окаменевшей и стальной. Я так рванул свою рубаху во все стороны, что пуговицам не оставалось ничего другого, как поотскакивать мелкими фонтанчиками во вседозволенность, и я накинулся на Рея с такой звериной жадностью и голодом, что он немного прогнулся, и едва устоял на ногах.
Какая там работа, твою ж дыхалку! К ебен-й дрени! Есть кое-что поинтереснее, и более необходимое, нежели занудное трепание языком и …...
Два сумасшедших, как еще нас назовешь?
Времени у нас много не было, да и терпения, в принципе, тоже. Все слетало со скоростью ядерных боеголовок, выпущенных на свободу, и остановить мог нас только…– а хули, кто мог нас остановить!!!
У меня так дрожали руки, что я начал просто заваливаться на любимого, он тоже был не в состоянии покоя, как после трехмесячной реабилитации тяжелораненого чувачка. Шизануться просто и не встать. Ну, хотят люди потрахаться, хотят полюбить друг друга, как еще назвать, но то, что у нас происходило – нельзя было никак описать!!! В голове уплывало все в такой большой ахуй, что я просто был одной сплошной массой в любовнике. Да что такое твориться?!!! Я просто исчезал возле него, без него, с ним и в нем – переростал с моих кончиков жгучих и ломаных пальцев, плавно перетекал густой и тягучей пеной в его руки, проталкивался медленно и всепроникающее в его грудь, обволакивал его сердце и вливался в эту просто животрепещущую душу.
Одно, у нас все одно, на двоих одно, мы стали одним существом.
Кто там сказал, что не бывает настоящей любви?
Что за уё это пиздан-л?
Пусть валит сюда и полюбуется!
Самому страшно становиться от такого, это ж надо!
Я был сам не свой, моя рубаха валялась вся изодранная и затоптанная, пуговицы усыпали пол блестящими крупинками, похожими на крапинки мелкого дождя, измятая и скомканная футболка Рея тоже была заброшена хрен знает куда – и туда ей и дорога, джинсы – пока еще толпились у самого пола, но, пока еще на нас. Я толкнул любимого на диван, сам налетел на него молниеносной стрелой, как из арбалета, накрывал его тело во всех возможных мне доступных ракурсах и ласкающих взор местах, пытался охватить все и сразу всеми возможными способами. Зубами стягивал его штаны, вылизывал каждый доставшийся мне в честном бою кусочек его теплой кожи, оставлял на ней мокрые дорожки своего обоготворения этого наироднейшего человека, облобызал каждый миллиметр драгоценного тела. Его стоны, прорывающиеся сквозь тонкую вуаль сомкнутых губ, изливались самой чудной и одухотворенной мелодией для моего трепыхающегося сердца. Внутреннее и внешнее вместе – это что-то неимоверное! Это и смертные врата Валгаллы, и непогрешимые небеса Всевышнего – одно сплетение прорывных звуков, несдерживаемых стонов и истощенных всхлипов. Чем не оркестр самого высшего уровня? Нам бы музыку экстаза сочинять… хотя, почему «бы»? Мы уже воплощали ее в явь.
Я пытался приподнять ноги Андрей вверх и закинуть их себе на плечи, некрепко укусил его под коленкой, где кожа была самого нежнейше-изысканного и дорогого шелка, зализал невидимую ранку. Любовник выгнулся с тихим стоном чуток назад, уткнулся своей мордашкой в спинку дивана и, приподняв руки вверх, ухватился ими за самый край вселенной…
-Думаешь, поможет? – Прохрипел я ему. – И не надейся.
Он ничего не ответил, а я и не ждал.
Я начал жадно делать ему минет, попытался в это же время руками ласкать его сжатые до отказа от напряжения ягодицы, почти теряя самоконтроль от вида просто охриневшего от услады любовника.
Вот та граница счастье, где ты умираешь от удовольствия, когда не тебе делают приятно, а когда ты заставляешь биться и умирать в руках партнера, и сам же почти что срываешься за грань от такого нахлынувшего ураганом наслаждения.
Я одурело хотел, чтобы он кончил мне в рот, так сильно и умалишенно этого хотел, что начал покусывать его зубами. Крепко, не нежно, сосал с такой усердностью и азартом, что головка его члена была уже не во рту, а касалась моего адамового яблока внутри. И постанывая, я ласкал его своим горлом изнутри. И сосал, уже не вылизывал просто, намного яростнее и напористее, так глубоко и дико, что дыхалка ушла в загул. Чем я дышал? Мне кажется, что в такие моменты, на таких скоростях и высотах, организм, легкие и все другие части тела замирают, аккумулируя энергию ранее, и начинают использовать сохраненные дотоле ресурсы. Точно, иначе – я бы издох уже.
И так одурело просто пожирал его, я не слышал, как он молил остановиться, как просил чуток придержать, не рвать на части и еще что-то. Я погрузился в свой иллюзорный мирок чистейшего экстаза. Вот это приход!

URL

31.07.2012 в 03:28

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Пока Рей споласкивался, я сел на стул в кухне, откинулся, прикрыл глаза и ….улетел.
Проснулся я от того, что меня кто-то тормошил за плечо.
Я уснул. Просто так взял и вырубился. Вот тебе и недосып по ночам.
-Е, просыпайся.
Я распахнул ошарашено глаза, непонимающе огляделся по сторонам, резко вскочил и прифигевше побрел по коридору к обуви.
На работу я опоздал, конечно, и естественно Сашка не упустил момента поиздеваться надо мной.
-О, не уж то мы явились? Неужели? Не стыдно!? Хотя, лучше стыдно, чем никогда, да? Ты как раз пришел к обеду, можно и откушать-с, сер. Не устал, бедненький? И что ты делал только?
Он подошел ко мне ближе, прищурился, как всегда хмыкнул, и тут заржал.
Я не понял шутки. Он чего?
-Е, тебе плохо? Ты что?
-Да ты весь в засосах. Милок. Бурная ночь или…нет, много бурных ночей. Вчера тебя тоже не было на работе, я не ошибаюсь?
Я смутился. Потом решил и его постебать.
-Это не засосы, это заёбан-ные ранения на любовном фронте.
Он снова затрясся от смеха и не уступил.
-Ага, понял. А кто ж тебя так ранил? Друг иль враг?
-А то ты не знаешь?
-Знаем – знаем. Андрюша твой ненаглядный. А где он, кстати?
-Здесь он, в салоне что-то там высматривает. Е…, у меня к вам разговоров насчет него есть, деловой.
-Деловой, говоришь. Давай, выкладывай, деловой ты мой.
-Ну, я только предложу. Настаивать не буду.
-Давай, только быстро, а то все, прям, падают с ног, так работать хотят. – Сказал он и сел обратно в свое неизменное кресло, посмотрел на меня с полу усмешкой и стал ждать продолжения.
Я осмотрелся по сторонам, давая себе пару секунд, чтоб собраться с силами и перешел к делу. Мы говорили часа полтора. Я предложил ему идею насчет расширения салона за счет продажи не только байков, но и машин. Эта идея у меня уже давненько зрела, но интенсивного оборота она пока не набирала, потому что последнее время мне было не очень до этого, а с приездом Андрея, его желания работать и знания рынка авто, я решил воспользоваться удобным случаем. А Рей действительно хорошо в этом разбирался, мало того что у него было высшее образование по финансам и экономике, что-то он там говорил, что за границей переквалифицировался, перездал и там еще диплом получил, но я не особо понял что. Ну, так он здесь практично занимался этим, у его дяди был свой авто-магазин. Раньше, он был боксер, а потом перешел на более спокойное и выгодное поле действия в миру. И Рей, часто давал ему те или иные консультации по возникающим проблемам. А таковы, всегда имелись, а у своего же отца он был финансовый консультант, ибо, кроме того, что отец был депутатом, своих всевозможных магазинов и фирм было не счесть. Кто бы сомневался. Так что, взять Рея на работу - это был не самый проигрышный вариант. Сашка обещал подумать, но поговорить с Андреем нужно было обязательно, это не игрушку купить. У него, в принципе, всего и так хватало, более чем, но, скорее по моей просьбе, он решил подумать. И на том спасибо.
Мы спустились со второго этажа на первый в сам непосредственно салон, нашли Рея разговаривающим с одним из работников. Он увидел нас, улыбнулся, извинился у Витьки и пошел к нам навстречу. Пожался с Саней, тот ему странно подмигнул, и все решили одностайно поехать где-то отобедать. А есть я хотел. Ну что мне два постных блина и чашка кофе? Фигня! Любовник тоже почти ничего не ел, еще меньше, чем я.
-Куда идем? - Спросил Саня и махнул в сторону Французкого ресторана.
-Не, не туда. Пошли в наш, русский и родной. Ты же знаешь хорошие, я хочу борщ, пельмени и салат. Много.
Рей и Сашка рассмеялись, я сделал морду кирпичом и пошел одеваться. Ждать их не стал, пусть ржут. Подумаешь, не люблю я френчи, и что?
-Засранцы, мать их.
Мы хорошо пообедали, Сашка знал толк в выборе хороших мест, немного пообсуждали мое предложение, а затем я с Реем вернулся на работу в магазин, а босс поехал по свои другие работы, куда точно, я не стал спрашивать, толку то? Их так много, что и не запомнишь.
Остаток дня прошел более спокойно, чем его начало, и медленно, но уверенно подошел вечер. Мы старались на протяжении дня мало встречаться с Андреем, а то, видя его точеный профиль и красивый нос, мне хотелось подойти к нему и прижаться, так сильно и основательно, так беспамятно и требовательно, чтобы до скрипа тел.
Нет!
Тупить нельзя.
И как мы собираемся вообще вместе работать? Может, он и сможет держаться, а я ж обязательно сорвусь, забудусь и …да, задачка не из легких. Вообще то, я не очень и хотел сдерживаться и прятаться, но не так всё сразу. Они все тут офанареют, а это в общей сложности не считая меня и Сани человек десять-пятнадцать. Не, так не пойдет. Нужно что-то придумать.
«Буду не смотреть на него, или…пытаться не встречаться». Сказал сам себе и заржал. Да, не смотреть на него, это как? Глаза себе скотчем или клеем залепить? На этого гада попробуй и не смотри. У меня только целый день голова и крутиться из стороны в сторону в поисках длинных темных волос.
Предложите дураку посмотреть на себя со стороны, он вывернет себе шею! А что, нет? Очень даже я!
Нужно будет и это как следует обмозговать.
В конце рабочего дня я подошел к Рею и тронул его за плечо, он так увлеченно ковырялся с Витькой в деталях нового байка, что даже и не заметил моего приближения.
Он поднял голову, улыбнулся своей ….своей зашибенной улыбкой и я поплыл. « Возьми себя в руки!» кричало все у меня внутри, но вот это как? Треснуть себя по голове или трухнуть? Или по мордашнику залепить? Как мне адекватно реагировать на этого ….мужика? И, хоть Витька геем не был, хотя, свечу то я не держал, но все же -вроде нет, но на Рея он тоже реагировал не совсем спокойно, не просто же так 5-6 часов подряд провозился с ним! От этой мысли у меня перед глазами заплясали красные тряпочки….убью, на месте без следа и следствия! Укокошу!
Нет, все точно, приехали, бля. Я что, ревную его?! Уже? За два дня? Ну, три?!!
Я резко крутанулся, уставился прямо перед собой в одну точку и попытался успокоиться. Вдох-выдох, вдох-выдох! Да, дела у меня не очень. Что-то мне совсем заплохело, и что мне делать теперь? Совсем я никак. Убиться рыдая и не встать.
Мозги выключились тогда, когда сзади мне на плечо легла горячая и родная рука, я чуть повернул голову, посмотрел сначала на руку, потом в глаза любовнику, и меня попустило. Как снять с головы ведро, или тяжеленный шлем, и с огромной силой шмякнуть его об асфальт, и освободиться, и хватануть воздуха, и просто остыть. Там, в глазах его, не было злости, ревности, обиды, нервов и прочей херни, что сейчас так властно и яростно бушевала во мне. Там была настоящая и тихая радость, простое и так необходимое мне, да и ему умиротворение, и любовь. Да, он не произнес этих слов мне, хоть и сам ждал и получил их от меня, но я точно знал, что там она, засранка эта, есть. Я выдохнул всю свою немую и едкую желчь через немного приоткрытый рот, и мне стало хорошо. Вот умеет он на меня так действовать, как лучшее и сильнейшее лекарство, как мой личный наркотик и дымок, как самый сильный антидепрессант, как самый большой и реальный стимул жить. В его руках – сила! Или в глазах? Во всем нем – животворящая и созидающая энергия меня и его.
Мне так сильно захотелось прижаться губами к его руке, а лбом к его лбу, что только огромнейшей силой воли я заставил себя остановиться.
Я сгорал в его пламени глаз, просто уносился в неведомые дали, и мне стало абсолютно пох-й, что и кто подумает о нас, пидоры мы или больные, все стало безразлично. Вот такой я пофигист. А бабочка, ночная, тоже летит на свет яркого и завораживающего фонарика в ночной дымке света, и знает же, дурра такая, накроется ее недолгая жизненка, а летит красавица, рвет свою мелкую задницу к потоку тепла и зажженной искры, к свету. А почему? Да потому, что свет и жизнь – это едино, без одного не существует другого, и наоборот, закончиться жизнь, и кому нужен этот свет? Но не знает, глупая, что свет разный бывает: есть тот, что лишь крылья жжет, нитку ее короткого и так существования обрывает, а есть такой свет, что жизнь эту и поддерживает, наполняет ее ценными минутами в самой вселенной бытия. Так вот именно Рей и был тем светом, что меня наполнял, творил и нес на руках. Нес, как маленького и беспомощного ребенка, или инвалида, у которого, в результате аварии или несчастного случая повредило почти все органы. А он, мой славный спаситель, мой преданный друг, мое самое дорогое и необходимое лекарство в мире. Вот только так, и никак иначе. Уйдет он – и света, в моей никому не нужной жизни, уже не будет. Только в его силах зажечь и погасить огонь, только ему дало сердце мое эту власть. И сколько бы я не бился над этим вопросом – ответа я не получу. Никогда.

URL

31.07.2012 в 03:28

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

. Мы не выбираем сознательно, кого любить, толи это от одиночества, то ли время пришло, толи душа душе задолжала, а, может, просто дело случая – не ведаю я этого. Никто не ведает. И пусть. Лишь бы сердца влюбленные в унисон стучали, а ответ – да кому он нахрен нужен? Если узнаем, может, и любить перестанем. Мы, люди, странные существа, что тайна и загадка – манит, а что обычно и понятно – зачем нужно? Серость и трухля! Запретный плод хотим, вот и мучаемся от хрени всякой. И истоки этого круга ведут еще от самого начала, по Библии, по крайней мере, так ведь пишут. Был Адам, и из ребрышка его Еву создали, и жили они ля-ля-ля и так далее, но вот тут змей явился, искусил он невинную душой и безгрешную дотоле женщину, и пали они, ибо греха искушали. До сип пор мы жрем и никак не наедимся грехов этих. Несправедливо, бля, как не справедливо. Да, грех, да искушение такое вот, так нафиг нас такими вот творить искушенными, такими падкими на все ни-ни? Такими слабыми в силе воле, вернее, «несилеволе»?
Вот никак мне этот вопрос не дает покоя, на кой хрен ты, Боже, создал нас такими несовершенными, не Дурак, прости за слова эти, но ведь не дурак же ты, что ж ты так промахнулся? Или, все так и было задумано?
Да уж, смешно, да и только.
Рей, видно понял, что я далеко от мира вещи и быта, подтолкнул меня своею уверенной и направляющей рукой к выходу, я механически, неосознанно и туповато повернулся и пошел. Он, по дороге захватил свое пальто, взял мою куртку - и мы вышли на улицу. Снова начал брать морозец, небольшой, но так намного лучше, чем весна в январе и слякоть непостижимая. Покалывало щеки, дышать было хорошо и легко. На морозе я быстро очнулся от тумана, надел куртку, и повернулся к Рею.
Мне безумно захотелось сеть с ним на своего железно-сплавленного коня, оседлать его твердые и гладко выбритые бока, почувствовать силу и мощь почти небесной машины, впустить в свой давно забытый порыв легкого и беззаботного дыхания, отпустить тормоза и помчать навстречу матушке судьбе. Во всей красе, без каких либо запретов и условий, никому не нужных объяснений и глупых пониманий, просто рвануть с места – и драпануть куда-нибудь, хоть за облака. Так остро и четко я это прочувствовал, так яростно захлестнуло меня это желание, что крышу сорвало, башню снесло, мозги набекрень и я, расставив широко руки и подняв голову к темному и замкнутому на все замки небу – закричал внутри во весь свой достаточно звонкий и срывающийся голос. Никто не мог услышать моего крика, предназначенного только небесам и во всеуслышание душам на просторах. Это было исторжение из самых закаульчатых и дремлющих глубин пазухи, было внутреннее и охренительно прекрасное освобождение. Крик был такой немой и такой полноценно-насыщенный, он был так громок и могуч, что рвал все пределы и рушил крепости моего сдерживающего до сих пор напряжения силы воли и терпения.
Я стоял и выл, как ополоумевший и сбрендивший полностью волк, или задыхающийся на привязи пес, что только то и делал всю свою трещавшую по швам жизнь, что сидел в своей конченной и похожей на мелкий гробик будке и пытался хоть одним глотком нырнуть на волю океана в жизни. Так могут погружаться только те, кто дошел до преграды своего и чужого, и не хотел разделать это, наоборот, сливать воедино и навеки, на вечность, до бесконечности.
И мне абсолютно по барабану, как это смотрится со стороны, как это будет отображаться во взглядах совсем чужих мне людей, нечаянных прохожих и почти что вневременных мгновений. Мои мгновения – они те, что нужно, и там, где нужно, и плевать на все!!!
Я стал свободен!
Почти.
Не считая маленького, вернее очень большого, БОЛЬШУЩЕГО ПРОСТО, но жизненно необходимого фактора – Моего любимого.
Он не мешал мне, не торопил и не недоумевал, он принимал меня таким вот, странно-улетным и, мечтательным идиотом.
Он полностью синхронизировался со мной, стал почти моим собственным эмпатом, или это я стал им для него?
У меня было такое ощущение, что он исполняет невидимый сольный танец, но не в классическом обычном своем собственно-персональном балете, полете не тела, но чего-то намного выше и прекраснее, что сопровождается невидимой музыкой напевно-лирического характера и настроя, а своим индивидуальным таким ритмом, соображением, восприятием полной отдачей. Так медленно и тянуще, что у меня все замирало от предвкушения сплясать с ним снова и снова в этом обоюдном порыве, в унисон.
Рей начал очень медленно подходить, почти прорывать то пространство, что создалось в моем внутреннем мирку, легонько отводить полы и шторки времени немного в сторону, как бы давая место для маневра, для скольжения через все это, и для достижения не чего-то большого и значащего, но простого и обычного – меня и его.
Это запутаннотак. Но, иногда в нашей голове проносятся именно такие вот немного нереальные вещи. Согласен, не немного, вообще бредовые, но если они есть – что ж поделать? Нужно принять себя. Мы все немного того, когда любим.
КОГДА ЛЮБИМ…………………….
Я сделал пару шагов ему на встречу, протянул руку и наши пальце сплелись в немом общении, передачи информации другим, всем - телом, мыслями, душой, чувствами.

Как же это здорово понимать вот так друг друга, это - то самое и есть!
Я потащил его молча за собой, без единого пролитого слова и скинутого вопроса, просто вел.

Рука в руке, душа в тепле, мечта в тебе, любовь во мне.

Я привел его к маме.
Мама – она одна, она такова, какова есть: пахнущая домом и теплом, улыбающаяся выпечкой духмяной, держащая меня рукой поддержки невидимой и просто прощающая меня в моих попытках самопознания и самореализации.
Мы подошли вплотную к двери, но пару минут постояли, просто молча держась за руки, как дети малолетние и оборзевшие на все и всех и вся, улыбались легкими губами, кидали друг другу мячики взоров и ловили их обратно. А затем, я уверенно, но медленно поднял руку и нажал на звонок.
Странно, но когда ты влюблен, все перестает существовать по обычному и нормальному кругу, даже время течет по-другому. Оно, в одни мгновения растягивается до непонятных тысячелетий, а в следующую секунду то перескакивает, а то проматывает то, что тебе не очень нужно, как пленку в камере. Можно что-то замедлить, что-то стереть, что-то добавить, что-то перекрутить. Как необычно…
Мать плавно и неторопливо открыла дверь, потянула ее на себя, и увидев меня -разулыбалась.
-Ну, наконец-то, дорогой, мой! – Как же я любил ее обволакивающий и теплый голос, такой до боли из детства и смеха, что хотелось молниеносно кинуться стрелой к ней и зарыться носом в ее подрагивающей и всегда спокойной груди. Она никогда не изменялась, всегда была молодой и живой, естественно-непринужденной цветущей – оптимист до кончика волос.
Совершенная бельфам!
Вот в чем бы она не была одета, какой уставшей или измотанной не чувствовала себя, но в доме ее всегда окружал некий антураж. И для этого не нужны были дорогущие ненужные вещицы, море шмотья и украшений, это было просто в ее крови, в ее маленьких пальцах настоящей фрейлины.
Я обожал ее.
Внешне, я был очень похож на нее, почти что копия, а вот характер у меня был немного другой. Я не был так положительно настроен как она, во мне была помесь ее, отца и моего, только личного и немного того, от мира сего. Моя упрямость иногда напоминала не убеждение и плюс, а немного глупость и консерватизм. Даже тупость, в некотором роде. Но, как ни тяжело себе было признаваться в этом, все-таки приходилось это делать. Во мне есть дефекты, и их много, очень. И, раз зная это, раз принимая мое идиотское убеждение, что граничило с почти, что ослиной глупостью Рей принимал меня, значит можно закрыть на это глаза. У всех ведь есть недостатки, просто в себе их тяжелее признавать, но видеть, мы их видим. Мама тоже это знала и прощала, всегда притом. Если с отцом было тяжело, то с мамой у меня был рай. И что самое главное, она никогда не держала меня возле своей юбки, не привязывала ни привычками, ни взглядами, ни убеждениями. Я рос и с ней, и в тоже время сам по себе. Мне давали простор в действии, выбор, и я это очень ценю, не многие могут похвастаться этим. Но, не всем и нужно это, а мне – такому свободолюбивому упрямцу, как воздух.
Мама обняла меня нежно, прижала с трепетом к груди, поцеловала в обе щеки и погладила по голове. Я всегда немного стеснялся таких вот телячьих нежностей, и перед отцом, потом перед Славиком, а вот перед Андреем – ни капельки. Я попытался краем глаза проследить за ним, но ничего, кроме его правого плеча мне не удалось высмотреть. И только тогда, когда маман выпустили меня из рук, я представил их друг другу.
Мать приветливо улыбнулась ему, поздоровалась и пригласила в дом. Рей же протянул нерешительно немного руку, засмущался и …засмущался? Рей?!! Я впервые видел его смущенным! Не может быть! Он же видал кого хотишь, и знаменитостей, и богатеньких шишек, и Сашку, как своего легко принял, а маму мою так? Что такое - не понял. Я вопросительно зыркнул на него, он едва приподнял и опустил плечи, мол, а что

URL

31.07.2012 в 03:29

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

такое? И такое бывает, и я просто не знал, что и думать. А что думать? Это же моя мать, и она не кусается, не бьется, она только обнимает, любит и ждет. И терпит, и прощает. Такая она у меня. А какая мать у Рея? И тут до меня начало доходить, что может, он не нас, ну, то есть меня и его вместе, стесняется, а именно не знает как вести с мамой моей самой по себе. Но, это же самый близкий человек, не уж то у него по-другому? Кто его знает, у богатых свои причуды и закидоны.
Мы вошли. Рей нервно переминался с ноги на ногу, все никак не мог найти себе удобную позу.
-Рей, расслабься, - все нормально. Это мать, она не обидит и не укусит. Будь таким, каков ты есть, и все. Ничего более и не требуется. Правда. Она очень мирный и спокойный человек, не полезет к тебе, если ты этого не захочешь. – Мама пошла на кухню доставать нам еду и накрывать на стол, а я, пока она была занята, прижал несильно любимого к себе, и прошептал в висок.
- Ты что, глупый. А ну глянь на меня, - потребовал я мягко любовника, и заглянул с немым вопросом в его прифигевшие и неузнаваемые глаза.
-Не дури, она Славика, как второго сына любит. И тебя полюбит. Знаешь, какое у нее доброе сердце? Я – сволочь еще та, но она сама доброта. И, как не странно, эта доброта ей возвращается. Ты просто выдохни сейчас, - и сам показал ему дурашливо свой выдох, улыбнулся ему всем сердцем, обернулся, глянул, что мамы на горизонте пока нет, и нежно поцеловал в оцепеневшие губы. Рей вздрогнул, вздохнул рывком и на мгновение ответил на поцелуй. Но лишь на миг, затем уверенно отодвинул меня своею рукой чуть в сторону и прошептал:
-Все нормально, извини меня, я сейчас… Просто, не нужно здесь поцелуев, я не готов пока. Хорошо? Иди к ней, она соскучилась очень, видно же. – Он сказал последние слова таким мягко окутывающим голос, тембр стал такой бархатно- ранимый, что я рот от изумления открыл.
-Угу, - только и хватило меня.
Я обул тапочки, зашел в ванную комнату и помыл руки, затем пошел в след за мамой на кухню.
Мать как раз вытаскивала посудный набор, доставала вилки и ложки, я легонько коснулся ее руки и забрал все себе.
-Мам, оставь, я сам. Ты лучше еду доставай. Мы очень голодны, я в последнее врем, лично, постоянно так. Организм, видать, хочет наверстать упущенное, да с моей нервотрепкой и беготней никак не выходит.
Мама улыбнулась, мимолетно коснулась рукой моих волос, вскользь провела по них и, рванулась к блюдам. Здесь, на кухне, был ее маленький рай и уникальный уголок. Еще с самого детства я любил заходить сюда и наслаждаться вкуснющими и разноцветными запахами еды, запечатлять на всю свою жизнь причудливые и закарлюченные формы всяких досочек для нарезки и для красоты, мисочек, с такими узорами и витушками, что в глазах начинало рябеть и крутиться, чашечек всех возможных и невозможных размеров – от самих мелких и до просто огромных. Здесь висело и куча фартуков, и прихваток, и полотенец, и ножей, и вилок ….и чего только не было здесь. И что самое интересное, все вот это не смотрелось безвкусно, нет, между ними была такая душевно понимающая связь, такая гармония в подборе стиля и домашнего простого уюта, что я просто диву давался, как так можно все устроить и учудить! Фантастика, да и только. А кухня то была небольшая, как так? Вот в этом и состоит секрет женского, материнского мастерства в ведении хозяйства, в обустройстве своего маленького уголка. Поэтому и я люблю готовить. А как не полюбить то было? Нереально. Вот недаром говорят, что все наше и хорошее и плохое тянется с детства. То ли мы такие восприимчивые и память хорошую еще имеем, то ли мы, как чистая доска – и что хочешь можно написать, а то, просто в детстве нас тянет к чему-то очень взрослому и непонятному. Я любил маму и кухню – это были два почти, что одинаковых понятия. И еще, я часто прятался от отца здесь и его ну, слишком тяжелого взгляда и мужского напора. Задалбывал он меня им не на шутку, мужик, настоящий мужик и – все! Да, он, наверное, еще бы раз умер, если бы узнал, что его сын спит, и не только, с мужиком, настоящим таким мужиком. Это было бы забавно, жаль, не дожил он до такой хохмы. Хоть и был он тиран еще тот, но и светлые моменты были, не просто же так мать так плачет по нем, побивается и тоскует. О плохих людях так не вспоминают.
Мама всегда все успевала, (так было на мой мужской и синовий взгляд, хотя, она и не идеальна, это я тоже понимал, но для меня – всегда такова) она мягко так подталкивала, очень редко кричала, почти никогда. И, мы с ней понимали на кухне друг друга без слов, нам их просто не нужно было, только взгляды, жесты и намеки, маленькие такие, почти неуловимые и памятные.
Решили ужинать на кухне, мы ж не чужие, не гости толком то, зачем эта мишура, маетность, напряг и беготня? Рей в то время, как мы суетились на кухне, рассматривал фотки наши, книги просматривал, картины и прочую дребедень. Когда я зашел к нему в залу, он очень пристально всматривался в одну мою школьную фотографию, где я сидел на стульчике.
-Да, не хотел я тогда фотографироваться, очень не хотел, я перед этим упал и сильно ударился, чуть всплакнул, а отец дал мне подзатыльник и я начал реветь еще больше, долго не мог успокоиться. Хотел, чтобы меня пожалели, но фиг там. Отец не панькался – не в его это принципах было, а мне, сам понимаешь, в то время да еще в таком состоянии просто не до его выкрутасов было. И тут, еще и фото, ох они меня заставляли, чуть ли не тащили на стул. Да и вся нога болела сильно, я так с велосипеда грохнулся, что у меня до сих пор шрам есть, почти сошел, но ямка есть. Так что, это не самая удачная фотка. Что ты так смотришь на нее?
Андрей повернул голову ко мне, загадочно усмехнулся, ничего не сказал, гад, и медленно перешел к следующей фотографии. Мне ничего другого не оставалось, как последовать за ним. Весь наш дом был увешен вот всем этим – прошлым и пыльным. Политика, сплетни, споры и тому подобная чепуха были маме чужды, поэтому ей так тяжело было после смерти отца, ведь, кроме меня и его, она почти ни с кем и не общалась. Сама в себе, это тоже не очень то и хорошо, для нее в первую очередь. Но, когда попадаешь в наш дом, в маленький и теплый уголочек рая, начинаешь понимать, что все она делала хорошо и правильно, не распыляла себя на лишние трепли языков, не перемывала кости соседям, не выкидывала время в мусор, а дарила любовь тому, кто был ей дорог и кто в ней нуждался. Но, как и все нормальные люди, имела своих кучу слабостей и странностей. Но, не об том сейчас.
Рей так смотрел на все фотографии, с таким усердным вниманием и концентрацией, как будто бы от этого зависела вся его жизненная сила. Очень тугой у него был взгляд, пристальный и впивающийся.
-Что? Что ты пытаешься там увидеть? Спроси – и я скажу! Там ничего такого сверх нету, в КГБ у нас никто не работал, я - точно. Может, отец по молодости и имел так ниточки какие, но это все в прошлом.
Шутка не удалась, любовник не отреагировал никак, только мамин голос прервал, начало было устанавливаться висящее напряжение.
-Ребята, пора за стол, а там, на сытый желудок и насмотритесь, и наговоритесь, и вспомните.
За столом было много всякого свежего, вкусного и сладкого. Ну, любитель я такого, сладкоежка, хоть и пыталась меня мама с детства не приучать, а дудки – я и таскал, и сам покупал, и ничего не изменит меня в этом плане. Рей нет, на сладости не очень падок, это и видно было сразу, а мне так хотелось как-то ночью обвалять его всего в меде или сливках и слизывать, и посасывать, и смаковать привкус его кожи в смешании со всякой всячиной…..Мгггггм!
Здорово бы было, но….не здесь же, блядь! Матернулся я про себя, и попытался отвести взгляд ото рта Рея, который очень смачно как раз в это время жевал мамин пирожок. Вот сука я такая, даже здесь, я умудряюсь похабствовать всю невинность ситуации! Мне так реально захотелось стать вот тем самым пухленьким и румяным пирожком, побывать сейчас во рту у любовника, и излобзать там каждый зубик, все дёсны, скользкое небо и гибкий язык…..Фак же! Приплыли!
Я спрятал свои жадные пальцы под стол, опустил стеклянные глаза вниз и попытался взять себя в руки, но какое там. У меня так больно встал член, что просто невозможно было сидеть за этим чертовым и неудобным столом, так яростно и бесполезно загибаться от ломки по сидящему напротив мужику, ахуенно- сексапильному в своем простом и невинном поглощении пищи.
Я честно пытался, но, слава Богу, я наелся всего до, ибо теперь кусок в горло не лез, а кое-что совсем другое лезло и не туда.

URL

31.07.2012 в 03:29

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

В мозгу просто нереально громадными буквами проплывало: « ХОЧУ!!!!» и ничего больше пока там не помещалось. Что ж делать? Пойти в ванную и подрочить? Я ж из-за стола толком не встану, как двинуться то? Вот мне задача.
Я попросил мать дать мне стакан холодной воды, сам резко отвернулся, встал к ним задом, открыл форточку и начал заглатывать ледяной воздух. Дышал глубоко, пытался, как мог успокоиться и утихомириться.
-Крис, что случилось? Тебе Плохо? – Послышался сзади мамин голос, я отрицательно покачал головой, и сам не узнавая свой голос, пропищал:
-Е, нет, у тебя жарко здесь, сейчас отойду.
Я постоял так еще с минуту, затем повернулся, и не смотря на них пошел в ванную. Там я снял свитер и рубашку, попытался окатить себя холодной водой, отходил понемногу, но с трудом. Через парк минут в дверь ванной постучали.
Я повернулся, протянул руку и толкнул дверь, приглашая стучащего зайти. Мама стояла и не знала что сказать, как спросить, просто стояла и смотрела. Я улыбнулся:
-Не переживая, со мной и правда все хорошо. Правда. На много лучше чем раньше.
-Я вижу, ты весь светишься. Не могу поверить своим глазам, но ты и, правда, сияешь. Есть причина?
Я только кивнул в знак согласия. Она не стала больше ничего говорить и доставать, у нас ведь гости, улыбнулась в ответ и вернулась обратно на кухню. Я посмотрел на себя в зеркало: на меня смотрел молодой и достаточно симпатичный мужчина, с яркими чертами, с алеющими щеками, с припухшими и приоткрытыми в немой просьбе о поцелуях губами, и с такими ошалевшими от счастья, страсти, жажды и трепета глазами, что можно было очуметь. Это я? Писец полный! Таких перемен просто невозможно не заметить, нереально – я другой! Я охренительно возбужден, дико-ждущий и ненасытно-дающий себя ему, там, внутри зрачков был такой мир глубины и невинного порока, что можно было возбудиться от вида самого себя! Бля! Я не нарцисс гребанный! Клянусь! Нет! Но это…это просто зашибенно и охуительно плотской взгляд, распаляющий кровь и зовет подойти ближе! Чувственно-эротичный и аппетитно – просящий! И это видела мать? Я хоть так на Рея не смотрел?!!!!
-Ой, мне и, правда, стало дурно! – Сказал я сам себе и чуть не съехал на пол. Пришлось ухватиться руками за раковину умывальника, и держаться за нее, как за спасательный трос.
Не хватало еще опозориться в первый же вечер! И перед кем?
Ой, как стыдно! Мужику столько лет, а взять себя в руки не могу!!! Нет, в руки взять я как раз и могу кое что, и хочется, и нуждается, но не будется! А вот в голову мозги – нет. Я пробыл там еще минут пять, потом вынырнул оттуда уже полностью владеющий собой и пытающийся смотреть куда угодно, лишь бы не на Андрея.
Мама тихо разговаривала с гостем, ненавязчиво, но очень умело вытаскивала по ниточке из него крупицы информации, я сидел сбоку и типа не при делах, но сам наострил уши и хватал каждое его слово. Все его слова были для меня на вес золота, как самые бесценные сокровища и бриллианты, дожди рубинов и океаны алмазов. Вся его речь наполняла мои, незаполненные пока уголочки и пробелы, эликсиром трепетного благоговения и ребяческой радости.
У него не было и половины того, что имел я, и когда мама наступила туда, где было еще очень сыро и незакреплено - Рей захлопнулся. Вот такой он был. Один неверный шаг со стороны человека – и он нем, он гроб! Но мне он давал шанс, еще один и еще, только мне? С ним я много раз прокалывался, много раз лез не туда, но он никогда не обвинял и не заострялся? Он меня щадит? Он прощает? Он доверяет? Подпускает? ЛЮБИТ?
Выходит – да, пусть не словами, но поступками он доказывает это, хоть и нем почти во всем как рыбешка, карась, или окунь, или – щучка!
Я молчал, мне было так приятно видеть друг возле друга двоих, самых родных мне людей вместе, рядом, близко.
Как же мать отреагирует? Она не психанет, нет, и не наорет, и не….но она может не понять, и это отдалит нас. А выбрать я не смогу, я выбрал давным-давно, я и не выбирал, меня, что ли выбрали, или как же?... Или все само выбралось? Но, я не смогу без любимого, это факт и обсуждать, думать, ломаться тут нечего. Если мать меня любит, она примет меня таким, вот как есть, так и примет, со всеми моими патрохами странными, но простит. Пусть и не поймет, пусть не простит даже, но только не оттолкнула бы. Это будет хреново.
Сколько всего, что ж я такой? И почему в моей жизни должны быть постоянно сложности? А дети? Она же внуков хочет! О, тут вообще аут, нокаут полный!
Усыновим, бля!
Удочерим!
Приютим, что хочешь придумаю, но выкручусь!
Бля буду, но выкручусь!
Где только наши не маршировали?!!!
Я услышал громкий голос Рея, что пытался пробиться сквозь гущу моих таких …..цветных, как разноцветная радуга мыслей, и таких нереальных, как возврат коммунизма, а вместе с ним и галстуков на шее, звездочек на груди и салюта возле лба!
Я в непонятке уставился на Андрея и развел руками, мол, мужик, а я здесь причем? Вы ж себе мило так болтали, было весело и тепло, причем здесь я?
Шучу, конечно, причем? Притом!
При нем я, вот и причина!
-Что? Я задумался, и не понял… Меня что-то спрашивали? Что?!!
-Да, ничего такого особенного, просто ты улетел, а мама спрашивает, не хочешь ли ты остаться здесь ночевать, а то поздно и …
Я рассмеялся, громко и задористо, на всю мощь, Рей, тоже немного, но разливаться притормозил чуток.
Когда напряжение ушло, я смог отговориться:
-Мам! Что это за детский садик?! Поздно! Для меня хоть когда-нибудь что-то было поздно? Даже в детстве? Это шутка такая? Перестань, мы домой сейчас пойдем, тут пару кварталов, протрясемся, а то хорошо наелись, отдохнули. Спасибо за все, но нет, здесь я спать не буду!
С тех пор как мы с отцом поругались, и он меня прогнал, я больше никогда не оставался здесь на ночь, даже после его смерти. Нет, я не чувствовал этот дом чужим, вовсе нет, но…не мог я перечить слову отца, пусть и покоящегося. Это его дом, не мой! Да и удобнее мне с Реем там. Здесь, придется порознь, а я не мог позволить себе терять минуты дара такого, бесценного подарка и блаженства. Я ж не дебил!
-Мам, все, перестань.
Она еще пыталась меня уговорить, лепетала там насчет холода, мороза, темноты и прочего, но я внутри просто смеялся ее добродушной простоте и наивности.
« Мам, - кричало все внутри, - да посмотри ты на меня! Не могу я быть здесь, да смилуйся! Это же педарастия полнейшая будет! Ибо, даже если я останусь здесь с ним на ночь и по разным комнатам, просто спать и один я не буду! Да посмотри же ты на меня! Я истекаю мокрой лужицей к его ногам от одного только взгляда! Я просто рассыпаюсь пеплом даже без его очей, просто от того, что думаю, о нем, и все! Мне финиш! Мне пиздец! Мне….все…мне ничего без него уже..не светит. Я дышу этим вот существом фантастичным. Если бы только знала, дорогая, как я сдвинут на нем, как меня сводит на нем только, одном и едином, самом уникальном для меня и неотразимом. Только одно его сладостное имя на губах моих умоляющих приводит меня в ТАКОЙ СТУПОР, что мне хочется душу свою разрывать и запаять ее в его нутро, навеки! Какой же я ноль, без его ….хм, да, без его палочки плохо! Очень, но не о его я сейчас тут палочки распинаюсь и зашибаюсь в доску. В общем, мама, нихрена не выйдет, i`m sorry very much, but nobody`s perfect!»
Нужно валить отсюда скорее к едреной фене!
Мама грустно вздохнула, но больше настаивать не стала. Меня не перепрешь и не переубедишь, если я вдруг что-то там замыслю.
Рей, ёбко скотский, молча сидел и ха-ха ловил над моим препирательством и охрененно-вытянутой физиономией. Знает же, сцуко то, о чем я думал, и как мне неудобно сейчас за ложь перед матерью. Пришибу гада дома!
Я поднялся с кресла, Рей последовал за мной, мы пошли в коридор одеваться. Затем я повернулся, прижал мать быстро к груди, поцеловал, и вылетел в подъезд. Как драный веник я свалил оттуда, аж стыдно за себя стало, но, лучше стыдно, чем…забыл блин. Сашка всегда кидал там всякие словечки насчет стыдно, но

URL

31.07.2012 в 03:30

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

в голове сейчас творился такой кавардак, что нихрена и не вспомнишь.
Андрей едва поспевал за моим побегом, пытался что-то там шутить, под-ё меня, но мне хотелось, как можно скорее убежать прочь и подальше, надавать кому-то хорошо по ушам за такое «бессердечие и непонимание», а потом основательно так завалить этого же куда-нибудь и отиметь по всем дозволенным и недозволенным меркам и правилам. Имею, между прочим, полное право. Мне памятник можно поставить, что я сегодня столько терпел и держал себя в руках…нет, все-таки я сдержался! И в руках я себя не держал физически, разве что с моральной стороны подойти к этому вопросу! А! Какая разница! Главное, свое он сегодня получит. Ведь, специально же меня весь день дразнил, зная хоть немного его, можно было и ждать такого, сволота любимая! Затрахаю сейчас!
Я так летел домой, что Рей пару раз чуть носом не проехал от такой скорости и по такому гололеду.
-Да стой ты, ненормальной, какая тебя муха укусила? Чего ты так летишь? Я не хочу инвалидом домой попасть, лучше тогда бы у матери твоей остались…
-О, да, меня укусила, только вот не муха, а мух бля, ворчливый такой и невъебенно много говорящий! Заткнись и не выводи меня еще больше!
-А что я такого сделал?!!!! – Возмутился тот так театрально и естественно одновременно, что не будь я так непонятно чего расстроен и возбужден, я бы поржал, от всей души. Но, не до смеха мне сейчас, однозначно не до смеха. Я резко остановился, крутанул на каблуках 360 градусов, стремглав подлетел к нему и влепил его в себя с такой силой, что не то, что наши рты впечатались друг в друга, наши зубы стукнулись со звенящим скрежетом. Рей не ожидал такого, оторопел на все сто, и икнул в немом ахуё. Да, я всегда был крут и резок на поворотах, иногда, просто заносило непозволенно, но я таков, что уж тут.
Затем он расслабился, сильно и жестко обхватил меня теплыми и живыми руками за пылающие щеки, прижал так груди, как только мать и может прижимать свое бесценное сокровище, младенца к груди, баюкал меня упоенно, гладил уступчиво и отдающее искренне, всего себя кидал к моим ногам и зализывал все мои ранки, трещинки, порезы и ушибы. Всю боль забирал за мою недолгую …летнюю жизнь. Одним лишь поцелуем. И я успокоился, полностью обмяк в его опытных и несущих покой и уют руках.

.

URL

31.07.2012 в 03:30

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Мне стало намного спокойнее, легче, проще. Всю страсть отплеснуло, как рукой сняло, так просто и мгновенно. Мой тенденциозный ум, что концентрировался на всем связанном только с Андреем, утих, свалил в свою меленькую подчерепную норку под извилинки, и я смог снова трезво мыслить.
-Все Рей, меня попустило.
И вот так легко стоять прижавшимся друг к другу на захватывающе резаном воздухе мороза – это в самый раз для отупевшего осла вроде меня. Так стоять и протыкать друг друга взглядами, пониманием из самой глубины.
-Давай зайдем и еды купим, а то завтра нашим желудкам будет не рай. В доме не осталось почти ничего. - Решил я, наверно, чтобы успокоить в первую очередь себя, а не стоящего напротив мужчину, что можно адекватно действовать, и нормально реагировать, не сходить с ума, не крейзеть. Рей колко хмыкнул и согласился. Еще бы ему не согласиться, мне его кормить и готовить, а чем? От одной мысли, что я буду стоять на кухне и придумывать очередное блюдо, и пофиг что, и пофиг как, но для наидрагоценнейшего существа – приводило меня в полный аффект. Мне хотелось лепить ему статуи, писать картины и посвящать их ему, писать стихи, поэмы, романы и кидать их к его ногам, хотелось лобзать его ноги и зарываться в него до безудержа. Я бы открывал миллионы новых миров, планет и галактик, если бы он просил. Я бы солнце скрутил в бараний рог и повесил ему не шею, чтобы оно согревало его излюбленное сердце, хотя, на кой хрен оно ему нужно, если он согревает меня и греет в тысячу раз сильнее и больше, нежели наша скудная и ничем не приметная звезда.
Мы пошли в магазин, я хватал опять-таки все подряд и во многих количествах. Два здоровых и молодых…поправочка, будем считать еще и Славика, так, что три нехилых оболтуса, с живым воображением и безмерным аппетитом - это еще низадачка. Мы едва вытащили пять или шесть огромнейших пакетов провианта. Можно, если постараться, целую роту солдат прокормить, и не один день. А что? Я - не хочу ходить голодный, не позволю замориться любовнику, и впадло мне каждый день бегать шопингаться. На еще, на выходных, наверное, нужно Рею шмотья подкупить, у то мы чуток в размерах разные. У него ноги длиннее, он выше ненамного, я же мельче и коренастее. А когда похудел, это стало более заметно. Да и новое ему нужно, не после меня же перенашивать. Первое время – ладно, ну, домашнее – это да, а на работу пойдет, как тогда? Выберемся, дай только чуток напиться друг другом, хотя, наглотаюсь ли я им когда-нибудь – это вопрос открытый. Вряд ли!
Домой мы завалили веселые и озорные, Рей всю дорогу прикалывался моей непомерной тягой к насыщению желудков, затем подкалывал меня моей реакцией и поведением у мамы, я терпел и спускал все до поры до времени. А потом, просто, завалил его в постель со всей дури, и приколол его там так основательно и насущно, что смех мгновенно поутих и комната наполнилась звуками, да, но иной тональности и смысла. Мне такая больше по нутру.
Я вырубился, как самый измученный и истрепанный мамонт. Спал мертвым снов.
В таком вот кураже и прошла наша следующая неделя: подъем, работа, совместные походы в бокс-клуб и тренировки, готовка дома, уборка и лямур. Во всех известных и доступных способах, неведомых доселе красках и оттенках, проявлениях и формах, времени суток и количествах. Это был рай на земле. Для нас был.
Мы то дурачились, как дети, то трахались, как ебуч-е зайчики, то подначивали друг друга как только вот вошедшие в стадию поллюции тинэйджеры, то целовались, как вечно молодые и пьяные, делали все, что только могло прийти в наши очумелые и нескончаемо одуревшие от любви головы.

Я пытался ухватить и запечатлеть в своем мозгу каждое простейшее, как амеба туфелька, и самое сложное и закрученное мгновение нашего ВМЕСТЕ. И неважно где это было, как, когда, зачем и почему. Все имело смысл, все было нужно и правильно, все было так. Я знал, что нельзя терять ни единого кусочка из каравая жизни, она не потерпит еще одной оплошности, не подарит третий шанс, так наглеть нельзя! Дали – бери! А я не просто брал, я жадно хватал и прижимал, запихивал все и сразу за пазуху своей доленьки-судьбы, застегивал после на плотную молнию, и носился с этим, как с бесценным даром.
А почему так?
Это и был мой самый дорогой и неоценимый презент.
Не могу объяснить почему, но у меня внутри что-то завилисто и непонятно крутило, там томилось чувство, которому не было нормальной трактировки. Это помесь иррационального страха потери, бешеная радость находки, дрожание и зависание мыслей о скорых переменах. Как можно это объяснить другому человеку, если сам нифига не понимаешь? Наверно, не придумали еще такого слова, чтобы описать такой вот клубок. А если кратко - то радуешься тому, что есть, но сомневаешься, что так будет долго, или всегда. Я не накручиваю себя, нет, это не я, но и понять причину страха внутри я не мог. Она была, и все, причина эта дурацкая, была! Может, это чуйка такая? Или шестое чувство, интуиция моя слишком развитая и обостренная? Поэтому, я проводил каждое мгновение с любимым, каждую секунду нашей совместной жизни в его ауре и биополе, и не оторвать меня от него, не отлепить никакими ведомыми и неведомыми силами. Я таскал его на бокс, в раздевалку, на работу каждый день и что-то другое даже не обговаривается, а если он чего-то очень сильно не хотел, то я сидел дома возле него и доставал его там. Я таскал его в магазины, на рынок, к маме, к Славке, на дискотеку, в аптеку, в салон, на Байке, и просто пройтись на улице.
Он понимал и не возмущался, и, слава Богу, даже наоборот, был только «за» всеми своими красивыми лапками.
Так прошел месяц. Так быстро? Месяц? Мне показалось, что пролетел один день, не более, как так? Недаром говорят, что влюбленные времени не замечают, но я не усек.
-Рей, сегодня суббота, у нас выходные, а ты все никак не выберешься за шмотками, давай сходим, - кричал я ему из кухни с лопаткой в одной руке и с полотенцем в другой. Я как раз приготовил завтрак – яичницу с беконом, и собирался сразу перейти к готовке обеда. А после – нужно как то затащить его в магазин и прикупить ему нужных вещей. А он уперся рогом и никак не поддавался на мои уговоры. Я понимал почему, но это не важно! Он, видите ли, не хотел тратить мои деньги! Что за дурня? Вместе живем, вместе и кусок хлеба делим. На работу он пошел к нам в салон, но пока не по своей специальности, а помогал парням, был своего рода на замене. Если там заболеет кто, не сможет прийти из-за проблем, отгул взять. Рей был рад, ведь теоретические знания без практики – ноль, вот тебе на, и тренируйся до пуза.
Саша пока не начинал расширяться, не быстрое это дело, денег вложить нужно кучу, наладить рынки поставки и со сбытом все просчитать, да и элементарно у него пока на это времени не было, так что хоть какая то, но работа у любимого была, и то хорошо. А там и поменять можно, и в другом месте подыскать, но ЭТОГО ДРУГОГО МЕСТА, я не мог не то, что принять, но даже думать страшно было. А так, в любое время я могу спуститься на первый этаж, полюбоваться на мою дорогую темную и опущенную почти всегда голову. Я научился ставить немного стенку между «хочу и нельзя», практиковался каждый день в самоконтроле, пытался думать на рабочем месте только о нем самом, контроле в смысле, и вроде получалось. Если честно, то ни хрена у меня и не получалось, я тупо избегал его там, но надежда умирает последней, и Сашка, скот, конечно скот, а кто ж еще, измывался в этом плане надо мной как хотел и когда хотел, а я, как виновный, ничего толком и возразить не мог. А что тут возразишь? Только молчать или мычать.
Я просто поражался своему любовнику, от всего сердца мог гордиться им. Он, ведь, с детства привык ко всему готовому и шикарному, очень дорогому и просто

URL

31.07.2012 в 03:31

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

неимоверно дорогущему, и вот так легко начал есть то, что и я, пачкать руки в прямом смысле, и потом долго их от всякой мазуты не мочь отмыться, уступать и не нарываться с пацанами в салоне. Да еще кучу всего мог и делал. Помогал мне убираться дома, покупать продукты, стирал себе и мне одежду, мусор выносил сам, не ждал, что его мягко попросят. Хотя, там у себя, он даже и не знал где то мусорное ведро находиться, точно знаю, сам расспрашивал. Никогда не отказывал в помощи, разве что иногда морозился, если не по нутру. Он редко высказывался по тому или иному поводу всем, только со мной он был открыт и говорлив, и то в меру. А ведь нелегко ему, это ж себя и переучивать надо, и контролировать, и выворачивать. Я, навряд ли, так смог. Брось меня в море к нашим богатым и лживым акулам – я бы со своим языком и чувством справедливости там и пару дней не протянул, сожрали бы с потрохами, даже если бы и пытался, а у него все так непринужденно выходит. Видно, жизнь научила ко всему приспосабливаться. Ему очень помогал его неимоверный самоконтроль и немного флегматичный характер, а я вот – холерик, иногда могу быть сангвиником, но все ж я не так спокоен, как хотелось бы на все сто. И не попрешь ты никуда против матушки природы. Мы были почти во всем разны – и по характеру, и в выборе одежды, и по еде, и во вкусах музыки и танца, и выражениях чувств и эмоций. И как вот так нас угораздило сойтись? Так взять и влупиться друг в друга? Но я всегда пытался уступать ему, а он мне, только это нас и спасало. Он любил деловой стиль: бряки, штаны, пиджаки, ну, джинсы сейчас, так как удобно на теперешней работе. Я любил только комфорт, и никаких галстуков, хотя свободно их мог носить, но не любил, сам факт. Он любил классическую музыку, я любил рок, естественно рок, но не тяжёлый, а скорее опять таки классика жанра Queen, Korn, Metallika, M. Manson, Bon Jovi и стиль New Rave, мог еще некоторые медленные хорошие вещи, классику тоже иногда, но редко и о только под настроение. Я был сладкоежка, он нет, категорически нет. Я любил воздух, он – воду, я любил живость и веселье, он – тишину и покой. Хотя, последнее я тоже начал очень ценить. И вот так перечислять можно до бесконечности. Так как же мы сходимся? Как не убиваемся тут каждую секунду? А хрен его знает, но нам хорошо, так хорошо, что сам иногда не могу в это поверить. Недаром говорят «крайности сходятся», мы и. правда, были дополнение один другого.
Были и непонятки у нас, как у всех нормальных людей, НОРМАЛЬНЫХ, ибо, если все супер - это сто процентов ненормально. Это – мороз всего. Но мы, легко их переступали, так как знали цену одиночества и цену счастья.
Человек только тогда начинает ценить все в жизни, когда или теряет, или почти что потерял, да и то не всегда. А если что легко далось – это не ощущается, не понимается, это выбрасывается на помойку.
Он еще не получил деньги своей первой зарплаты, а я пытался его вытащить в магазин. А мог сказать что-то типа «давай одолжу и ты мне вернешь с первой получки», но это было бы очень тупо, а я так не хотел. Только не с ним, только не так! Сейчас есть у меня - и я даю. А завтра не будет – ты поделишься. А нет – значит вместе обойдемся без, но с тобой я разделю последний кусень хлеба, только вот так, и именно так и определяется степень глубины правды и истинности чувств. Хотя, нет, не прав, чувства ничем нельзя измерять, даже этим.
Но, это самое малое, что я могу дать тебе, помочь. И если потребуется нести тебя на руках – я понесу ломаный, битый, хромой, калеченный.
И хоть как не хренов и материален стал наш мир, но вот такое припиз-женое чувство у меня было, а у Рея была еще более долбанутая гордость. А кому вообще в этой жизни гордость нужна? Нахр-н она никому не упала! Да, чувство меры и границы человечности – это да, да чувство собственного достоинства, и то в меру – приветствую. А гордость, то есть гордыня – дрянь. Ему же только и хуже. Это, между прочим, самый сильный грех, из-за него все и войны, и проблемы. И очень тяжело признать себя ниже, никем и ничем, уступить, склонить голову. Почти всегда путается понятие вот этой самой гордости и достоинства. Достойный человек знает себе и цену, наполненность, а не пустоту внутри, а гордый – нет. Он всегда задирает свой нос, а потом сам от того, что он задран, не видит ничего и никого под ногами, и летит этим носом и со своей царственной гордостью в грязь. Говорят « гордый долбаё-б».
Я устал от сложного и навороченного, от шумного и наигранного, от ненастоящего и пустого. Я подрос морально, изменился, жизнь взяла за шкирки и заставила. Он, мой любовник, менял меня, а я изменял его.
Но, у него сейчас не гордыня сыграла, я это видел и понимал, там была какая-то незащищенность и неуверенность, простой страх и элементарное упрямство!
-Рей! Не мори меня! Ты знаешь, если я упрусь рогом – это надолго. Проще тебе – согласиться со мной. Что за маразм? Хоть объяснить нормально можно, почему « нет»? И не говори всякой дурости: «у меня все есть, мне хватает» и бла-бла-бла! Почти месяц я велся, но сегодня все! Мы идем тебе покупать. Ты не уютно себя в моем чувствуешь. Ну, я же вижу. Кого ты хочешь обмануть? Не стоит, я тебя чувствую лучше, чем себя. И ты сам дал мне это право, сам позволил так этому быть.
-Ну что ты завелся так?!! Не хочу!– Вдруг закричал Андрей, и я немного припух. Он крайне редко поднимал голос, как и мать, но если делал это - нужно отступать. Нифига - не дождешься. Если мы сейчас не пройдем этот урок, мы будем всю жизнь застревать на нем, и так будет до тех пор, пока мы не выучим его и не сдадим.
Я тяжело вздохнул, бросил полотенце и лопатку на стол, вытер руки, выключил газ. К готовке вернемся позже.
И пошел в зал, где он, почти всегда, сидел в ноуте и делал работу даже на дому.
-Сегодня выходной, а ты снова весь в делах, переставай клацать и иди ко мне!
Я уселся на диван, поманил его рукой к себе, он отложил ноутбук в сторону и поднялся. Подошел, плюхнулся рядом, откинулся головой назад и прикрыл глаза.
-Не проси и не заставляй. Я тоже умею быть упрямым. – Сказал он и приоткрыл немного веки.
Я ухватил его двумя пальцами за подбородок, повернул голову к себе и медленно произнес, почти протянул.
-Нормально объясни причину. Честно.
Он достаточно долго смотрел в мои зрачки, автоматично закусил нижнюю губу зубами, затем глубоко вздохнул и произнес:
-Отец с самого детства внушал мне и брату, что бесплатный сыр бывает в мышеловке. И это я тебя очень мягко сейчас говорю, со мной не так сюсюкались, уж поверь. Это, правда, всегда так и было. Он жестко внушал, точно и наглядно. Со мной никогда не панькались, по головке не гладили, меня с детства готовили быть лидером. А знаешь, в чем состоит суть лидера? Уметь все и рассчитывать только на себя! Но уметь использовать всех! У меня отец – сволочь еще та, но вот в этом он был прав! В этом – он оказался прав. Но, ты не думай, тебя я не причисляю к ней, пословице, я имею в виду. Я за-ё всех подозревать, никому не доверять, всех иметь. Я хочу другого. У меня есть наглядный пример, когда человек перестает быть человеком, я - так не хочу, и я так не могу! Просто, для меня главное – покой и внутренняя гармония, а это – фигня. Какая разница в чем ходить, я не хочу, просто не хочу тратить наше время на ерунду, даже не на ерунду, а на ничто, да и не заработал я еще ничего, чтобы тратить. Не злись, но я и так сейчас на всем твоем, ну, пожалей же ты мое чувство мужское, хоть немного. Я знаю, ты все мне отдашь и поделишься, но это, это – мне не нужно. Я попрошу, если что-то захочу или буду нуждаться. К тебе приду, в первую очередь к тебе, но все это – стало мишурой, стало бесполезным. Я сейчас счастлив, и мне хорошо, впервые в жизни. На кой хрен я буду делать то, чего не нужно мне? Но, если это так важно для тебя – я пойду. Правда, пошли. Буду покупать и примерять всякую модную и не очень хрень, буду натаскивать ее на себя и таскать. Как последний идиот, лишь бы ты был счастлив и спокоен. И если за мое счастье нужно заплатить такую ничтожную цену – я заплачу. Не вопрос.
И он начал подыматься, тащить меня за собой, тянул как глупую и бестолковую куклу. Я не поддавался, а остался, все так же прямо сидеть на диване, и обдумывать его слова. И снова, он выходит прав, а я нет. Как всегда прав. Я всегда и повсюду буду возле него вторым, плестись в конце его, за ним, ошибаться, попускаться, опускаться.
Он объяснил – я понял.
И что самое клеевое – не в обиду мне признавать себя глупее, ниже и не правым. Никогда бы не подумал, что так можно! Но с ним быть вторым – это намного выше, чем быть самым зашибенно пиздатым победителем возле иного.
С ним - мне даже лохануться в кайф!
Прикольно так!
Я улыбнулся.

URL

31.07.2012 в 03:31

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

-А нельзя было это раньше мне сказать? Ты настоящая селедка – нема и глуха! Я тут парюсь и напрягаюсь, вывертываюсь и треплюсь ненужными словами, фыркаюсь и выплевываюсь просто так, в пустоту , а он, сволота, просто не хочет! И все! Кратко так, зато как понятно! Лошара я тупоголовая!
Рей рассмеялся, ага, точно, самое оно!
-Задница ты еще та, что и сам не знаешь какая. Между прочим, мне очень важно, чтобы ты доверял мне. Очень. А то, в одно место все наши зажималки и игралки в семью, если не считаем мы друг друга семьей. Вместе – это не только слова и секс, вместе – это значит во всем. Понимаешь?
-Понимаешь, понимаешь. Только вот, что ты напридумывал тут всякого? Мы вместе, я тебе доверяю, больше, чем себе! И мы – семья.
Четко.
Кратко.
Ясно.
Вот у меня никогда так не получиться. Мне пришлось бы так напрячься, хорошо порыться в своем словарно-лексическом запасе и отыскать там десятки предложений, сложных притом, сотни фраз и тысячи разных слов, и еще столько же жестов, мимики и слюни. За прилагательные я вообще молчу. А этот вон – выплюнулся, - и все! Я готов.
И понял же, дошло.
Вот таким вот и нужно в депутаты идти, таким и нужно нами править. Я бы не смог никак, а хоть башку себе выкрути, а фиг что выйдет.
Сказал он это и наклонился ко мне, затем легонько укусил меня за кончик носа и цемкнул его же, зализывая укус.
-Ладно, - тихо и с заминкой почти пропел я, - а что тогда делать будем? Ты у нас ничего не хочешь – тебе и выбирать. А то, что не предложи - не хочешь.
-Е, не переигрывай мне тут. Я почти всегда соглашаюсь на все, почти. Сегодня - не тот случай. А что делать? Да мне все равно. Хоть на коньках поездить, или в галерею сходить.
-Шутишь? – Не поверил я услышанному. – Какую галерею? ТАМ я никогда не был, даже и понятия не имею, что делать в таких местах, как то не доводилось, сори. Знаю, многие любят и понимают, но я на другом был помешан.
-Что делать? – Хмыкнул он со смешком и продолжил: - Просвещаться. Когда то же начинать нужно.
Ах, ты падла, просвещаться тебе значит. Неучь я, выходит?!!
Умник на всю голову нашелся!
Видно у меня была очень, ну очень живописная мимика, раз Рей весь затрясся и загоготал, как сумасшедший.
Я вскочил, двиганул его не сильно локтем вбок, гордо расправил плечи и съё на кухню. У меня, между прочим, есть и более важные дела, чем сидеть и выслушивать тут всякий маразм о галереях и коньках. Я, блядь, и в детстве никогда на этих вот самых коньках не ездил, так еще сейчас только и не хватало на свою задницу синяков и шишек набить. Да, это многие любят и умеют, я их всех сильно и в захлебы поздравляю, но я не умею. А должен? Может, я еще и профессионально и на лыжах, санках, в космос летать должен?!! Может, но все охватить невозможно, и вот это я не прошел. Ну, не фигурист я, вашу ж мать! Никак нет. Вот таким утонченным и образованным типам самое место там, на льду, в палате монстров-чиновцев. а мне, грубому солдафону – мне морды рубить и кулаками махать, выходит что так.
Обидно, что ли чуток стало.
А тем временем я включил газ, вылил масло на сковородку и принялся делать соус к макаронам. Соус я любил только домашний, тягучий и насыщенный, с натуральных помидоров, грибов, специй и приправ, свежего лука и кукурузы. Затем, заливаешь макароны этой вкуснятиной, и макароны только из ржи я признавал, да еще и грубого помола, настаивается все, добавляешь сыра пармезана и в духовку на минут семь-десять. Это вам и пицца, и рагу, и макароны – все вместе. Вкусно, сытно, полезно, натурально.
Затем я приготовил мой любимый суп из чечевицы, натер вареную свеклу, добавил сметаны, лука и чернослива – и салат готов. На все ушло час времени. Быстро и легко. Когда я готовил – все проблемы уходили прочь, все немного замирало не своем бегу-пути и становилось проще и естественней, я успокаивался, и мне становилось спокойно. Начинали бабочки порхать у меня в голове, цветные все такие, очень яркие и насыщенно четкие. Я почти ощущал свои пальцы сродни их крылышкам, как трепетное скольжение в прорези воздуха почти неощутимо и легко. А еще и знать, что я делаю это не только для себя, но и для него – блаженство высшего уровня.
У нас точно все странно так, на романс смахивает: готовка, лябофь, ссора, мир, поход и снова дом и лябофь…
А что, я должен морду мейк-апить как чисто голубые, и лифоны таскать? Или, наоборот, пиздить всех и доказывать, что я бля, мужик от чела до горба? Я таков, каков есть, со всеми заморочками личными, привычками не ахти, нервно дышащий и с фартуком на кухни. И что? А не нравиться – нахуй с пляжа!
Если у меня бурлит и рвет то, что с этим делать?
Готовка меня всегда расслабляла, очень (правда, всем этого знать не нужно, мое личное), как сигареты одних и бухло других.
И тут до меня дошло, что Рей не завтракал еще. Яичница полностью остыла, стала похожа на кусок целлофана, да и на вкус тоже, бревно-бревном. Ничего, пусть искушает от непросвещенного, мне, как неучу, ошибки и проколы дозволены.
Андрюха зашел на кухню веселый и довольный, как напыщенный индюк, а что с него возьмешь, ну и лови свой ха-ха, умный наш.
Я вот понял, что меня впервые его слова задели, реально так задели, хоть ничего плохого он и не сказал, бывало, намного подковырестее он меня поддергивал, а это? Но, почему-то задело. Я, конечно, не профессор, но и не придурок же совсем. А вот выкручивает что-то там внутри, дергает и щиплет маленькими подергиваниями и крошками обиды. Может, и не обиды, другое какое слово, но теребит и не дает покоя. Неужели он считает меня тупым? Только от того, что я не ходил в галерею? Ну и что? У меня и интересы другие были, да и не знаю я даже, если у нас, в нашем не очень и большом городе эти всякие достопримечательности. Я никогда бы и не задумался о таких вещах, там посвящении, поиске истин, глубин так всяких внутренних. Да зачем мне это? В жизни всякой ерундой заниматься, а ведь есть намного важнее и посерьезнее проблемы, чем залазить в психологические и слишком окультуренные аспекты всего. Хотя, кому что, для других – это, видать, насущное и актуальное. Ага, да, щас, разбежался я тратить время на …это всякое. Куча людей без еды, детей без дома и крыши над головой, вокруг море и океан непонимания, обкура, бухла и смертей, а я буду по галереям бегать. Нет, это, может, и интересно, и красиво, и толково, но я байкер, вашу ж мать! Не скажу, что сто процентный и грубый, но вот скорости – да! Я работал, учился, пытался устроиться, как мог в этой жизни, не переступая через кого-либо, я был на совсем другой волне моря жизни. И, если меня хотят считать таким, пускай, но я такой, и никогда и не пытался показаться другим.
Я улыбнулся ему, посмотрел, как он немного нехотя поковырял вилкой остывшую еду, но все ж нацепил ее и отправил в рот. Пересиливает себя, видно сразу, но, то ли от голода, то ли от чувства благодарности за заботу, но он съел все. Я молчал, не хотелось мне снова нарваться на его язву, так что на кухне была тишина и едва уловимые звуки жевания. Я подошел к умывальнику, помыл быстро руки и направился в спальню переодеваться. По дороге туда, громко зазвонил мобильный, я нажал кнопку приема и услышал мужской, очень жесткий и басистый голос.
-Да? Это я. А кто это?..................Что? ….э, да…….хорошо. Нет, нет, я все понял. Да, я буду.
Как резко начался разговор, так же моментально он и прервался.
Я стоял и странно тупо смотрел перед собой, в голове кружились десятки вопросов и фраз, и все никак не мог понять, что толком сейчас произошло.
Звонил отец Андрея, сказал нужно встретиться, срочно, и без его сына. Тот не должен знать о нашем разговоре. Почему?
Его голос был такой стальной и пронзительный, что у меня по коже пробежали морозные пупырышки нехорошего озноба. А ведь меня колбасило. Я странно и в непонятке задергался по квартире, начал натаскивать на себя какую-то одежду, не брился и не мылся, схватил первое попавшееся и пошел обуваться. У меня было полчаса, так что нужно спешить. Рей вышел из кухни и быстро направился ко мне, разрезая воздух в квартире своими уверенными и размашистыми движениями, но такими плавными и литыми, что просто можно было даться диву, как так можно соединять в себе два абсолютно разных нюанса в одном целом.
-Ты куда и что так поспешно? - Вопросительно уставился он на меня, - что-то случилось? И кто звонил?
Я не хотел, да и не мог ему врать, но и с правдой нужно пока повременить.
-Я ненадолго, просто, срочно вызвали меня. Ты пока, е… покушай, поработай - а то я тебя прервал, да и отдохни от меня малехо, а то я таскаюсь за тобой как прилипало. Вот и хороший случай отойти.
-Что за …что это было? Отдохнуть? Может, это я тебя напрягаю и тебе отдых нужен? – Опять с подковыркой попытался он пошутить, но мне было абсолютно не до шуток, да и время поджимало.
-Не глупи, я так ляпнул – забудь, пошутить попытался. Мне нужно, все пока.
Я, не оглядываясь на него, быстро вышел и закрыл за собой дверь.
На встречу я не опоздал, даже подождал минут пять. Подъехал черный бронированный Лексус последней модели, вышел водитель, открыл передо мной дверь, и мне ничего другого не оставалось, как последовать внутрь. Я сел. Было мягко, но разюче неудобно. Я почувствовал себя на минном поле, и это был плохой знак. Зная себе и свою очень чувствительную задницу, ничего хорошего ждать не приходилось. Фак же!
Я посмотрел прямо на отца Рея, и у меня застрял ком с такой величины в горле, что на волосы, которые стали дыбом, можно было навешивать новогодние игрушки, правда, не для карнавала, а от наэлектризованности. Это не то что фак, это пиздец такой огромный и бесповоротный.
На меня никогда и никто так пронзительно-отстраненно не смотрел, как будто и не человек вовсе, а робот, мерзло-ледянной и гранитный ком.
-Я Олег Викторович, - сказал он, но руки не протянул.
-Я знаю, кто вы и как вас зовут. Почему такой сумасшедший спех и такая конспирация?

URL

31.07.2012 в 03:32

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Мужчина пусто посмотрел в окно, на его непроницаемом лице не отразилось ни единой эмоции, ни одного присущего нормальному и живому человеку блеска или чувства, только пустота, и такая огромная, что она затягивала всех, кто был в поле ее досягаемости. Я просто был в полном ступоре. И это я считал Рея сдержанным и молчаливым? Да он сама открытость и лепетание! Да уж, а я, дурак, плакался, что мне с отцом не очень повезло, слепота и чернь! Да мой папашка просто душка!
Олег Викторович, после минуты созерцания, повернул ко мне голову и перешел сразу к делу:
-Я человек занятой, так что скажу быстро и без намеков. Мой сын сейчас живет с тобой, я знаю. И, что вы там не ватрушки печете – это понятно. Когда он просто с кем-то шалит и выпускает пар – это одно, но вот так взять кинуть все и всех и никому и слова не сказав, взял и пропал – это слишком. Даже, для него. Послушай меня внимательно, я скажу всего один раз, повторяться не в моем стиле, да и не хочется. Брось ты эти игры. Сколько хочешь? - Спросил он меня в лоб, и сразу же не дав ни секунды времени на ответ продолжил, - Сколько попросишь – дам. А ты попросишь, иначе – пеняй на себя. Мы с сыном только-только начали понимать друг друга, сближаться. И тут ты…! Даже и не думай своей ограниченной головой, что ты станешь между нами, и он будет твоим. Вы – отребья, ничего не знаете о долге и чести семьи, о традициях наследия и силе крови. Так что, бери деньги – и валяй от него. Иначе – будет хуже только тебе. Ты, вроде мотоциклы любишь, так вот, одна маленькая деталь из строя выходит – и кук, все, приехал. Не заставляй меня марать руки о тебя - не хочется. Но не поймешь по-хорошему – я по-плохому объясню. И я не шучу. Не в моих правил повторяться и шутить. Понятно?
Все это было сказано таким скучным и ровным голосом, почти со скрежетом, что от звуков его тембра и тона мог лопнуть и начать крошиться мелкими ломтями даже лед айсберга. Так буднично и так сухо, почти не сотрясая воздух. А что два пальца об асфальт. Вот именно так и творятся сильные и гиблые дела, и, наверное, так нужно вести переговоры. Ха, и что я понимаю в делах политиков? Мы – для них не просто барахло, нас вообще нет, мы полнейшие зиро.
Сука, нет не сука, сука – она щенят плодит, жизнь дает, а эта мрась отбирает и уничтожает.
У меня во рту защипало солью и запекло от желчи и яда, и я еле удержался, чтобы не выблевать то, что утром успел проглотить. Такое гадкое и приторное чувство появилось взять и открутить эту уродскую башку, глухую ко всему. Урод! Полнейшая деградация, безобразное мурло, в лице которого и существует наш теперешний и развитый мир. Его рожа была похожа на кирпич - такой же мертвый, и такой же грязный. И это чудовище пыталось объяснить мне о чистоте крови?!!! О долге и чести? Отморозок! Я не хотел ему плюнуть в пачку, не хотел кричать и доказывать, я хотел лишь исчезнуть – и все! Мне было гадко. Только мразьно и тошно. Казалось, что я могу стать таким вот вечным дерьмом и уёбк-м, если посижу здесь еще хоть минуту. Я просто наклонился, открыл дверь, не глядя больше в его сторону и вышел.
Что я еще не слышал? Чего не видел? Что еще должно произойти в моей «веселой» жизни, чтобы мне не было скучно?!!
Сзади послышался его голос:
- Подумай немного, я перезвоню. И я не шучу.
Машина тихо сдвинулась с места и скрылась из вида. Я даже мог слышать шорох ее скрипящих движений колес минут пять. У меня так обострились все органы чувств и восприятия, что даже снег, что пролетал мелкими пушками возле лица, имел сейчас многотонный вес и производил громыхающие звуки взрывающихся бомб. Все в напряжении, абсолютно все стало другим и иным, очень тяжелым, оглушающе громким, неимоверно огромным и трескающимся, как мыльные пузыри в ванной на вид, но как пикарды – на звук.
Я замер в пространстве и времени, завис над самой тонкой нитью шелкопряда времени и балансировал там вечность, не имеющую ни своего органического начала, ни определенно логического конца. Я попал в абсолютно другую реальность существования времени в его ломаном искривлении и обретении себя. Я потерялся. Выпал из него, провалился, хрен знает куда. Пока больно не было, просто, еще не пришло понимание происходящего. Мой мозг пока просто не мог фиксировать хоть какие-либо факты или действия.
А вокруг носились спешащие люди, их вереница проплывающих тел проносилась нескончаемым конвейером потока, то отделялась немного из, а то сливалась в одном мутно-тянущем пятне мрака и непонимания происходящего. Я замерз, меня начал колотить такой озноб, что зуб перестал попадать на зуб, и кто-то тронул меня за плечо, спросил – я ответил, все на автомате, без принятия и отдачи. Вакуум всего.
А потом я опомнился, так же резко и мгновенно, как и уплыл. Все обрушилось смертельной лавиной в мой мозг – и иллюзорное существование меня и Рея, и наше совместное будущее, и радость надежды. Мне такого не дано, что ж. Значит, мне дано мало времени для «нас». Но оно дано, пусть и коротким это будет, и призрачным, и почти чужим, но сейчас еще есть ведь.
Я не просто так клялся ему и себе самому, что возьму то, что мне дадут, не пыжился и не кичился пустословием. Нет, я знал то, что говорил. А за свои слова нужно уметь отвечать. Это тяжело и больно, но другого у меня нет, значит - так тому и быть.
Я вздрогнул, из головы посыпались кристально- голубые снежинки, обволокли меня своего рода прозрачным волокном налета, и я побрел.
Затем я прислонился спиной к многоэтажке, постоял и тупо повтыкал в резвящихся детишек на снегу, они так весело и задорно лепи снеговую бабу, затем ее же и разрушали, кидались снежками, пихались – падали - подымались - и снова ныряли в пучину снега и бушевавшей красавицы зимы.
Зачем же я так с собой? Так нельзя! В моем мозгу начали вспыхивать миллионы фото моих и его воспоминаний страсти, стонов и криков, смеха и улыбок, подколов и обиды, и я почувствовал, что еще немного и я вырублюсь, как сопливый подросток, нет, 5-летний мальчишка. А еще сегодня я обиделся на его «неучь». Я не упал, но внутри все стонало.
И я шлепнулся коленями в мягко-воздушный снег, начал прерывисто дышать и обзывать себя всеми пришедшими в мою глупую и затурканную голову словами, а затем смеяться и просить, чтобы он меня ругал, подъё и стебался так много, сколько можно будет ухватить за. И ведь брал все из жизни я последнее время, все фиксировал и запоминал, от всего фонарел и пылал, но - МАЛО ЭТОГО, НИКОГДА НЕ ХВАТИТ МНЕ ЕГО, ВЕЧНО БУДУ ГОЛОДЕН ПО ЕГО СЕРДЦУ, НИКОГДА НЕ НАПЬЮСЬ ЕГО ДУШОЙ!
Понемногу я смеяться перестал, успокоился, поднялся и пошел к матери.
К Рею не мог я идти сейчас, он бы понял меня и все выспросил, а нельзя. Если хоть словечко дойдет до него – он уедет, исчезнет, не станет.
А у меня кроме него никого не было, я возьму все! И пусть деталька сдвинется или сломается где-нибудь, и я кану куда-то, пуская меня оборвут и пошлют - пускай, но если его не станет в моей жизни, я и сам себя туда пошлю и посажу. Так какая разница? А может мне снова повезет? И, может, ничего и не произойдет, может….
Как же в этой гребаной жизни можно жить, если тебя убивают столько раз?
Каждодневная борьба за выживание, или ты или тебя, и хоть на пару секунд опусти вожжи – и ты уже никто. И в этом вечном потоке истребления, покорения, взвода курка у виска нам приходиться хоть как то барахтаться в этих жизнях чтобы доказать, хотя бы себе доказать, что ты можешь, что-нибудь можешь, как-нибудь. И только на маленькие мгновения ты выныриваешь на поверхность и можешь ухватить крошки свободного и чистого воздуха. Вот, как здесь не сдаться, не оступиться, не раскваситься? Или, стать таким как многие, нет, не все, не все сволочи, знаю, но…многие. Или гнуть свою линию и быть изгоем, белой вороной, и непонятым никем пидарасом-нытиком? Можно, конечно, и себе в башку пулю пустить, можно, и, иногда, это кажется настоящим выходом, но я знаю, это не выход, не для меня он. Так проще всего, но кто сказал, что я ищу простоту?
У меня все странно.
Так раздумывая, я дошел до дома матери. Стоял перед дверью с полчаса, все никак не мог решиться нажать на звонок. Такая маленькая кнопочка, а так много усилий нужно, чтобы дотянуться до нее и нажать. Да горы свернуть – будет проще, океаны иссушить – легче, а сделать простое движение – так нереально дрейфово, я просто стоял и прожигал эту знакомую дверь, вспоминал все эпизоды из своей странной, но очень забавной жизни и пытался настроиться. Затем, поняв, что это бесполезно, нажал резко на звонок и стал ждать. Мать быстро распахнула дверь, как я свою душу Рею, и улыбка, что сперва возникла при виде единственного ей родного человека – растаяла. Так жаль, а ради ее улыбки можно было бы, и умереть, а я вот, сцуко, пришел ее мучить.
Я обнял ее сильно-сильно, поцеловал в щеки и виска, захлопнул дверь и сразу начал разговор. Пока мог – говорил, а то климанет меня еще, и все, захлопнусь, как раковина, и хрен вы меня достанете.

URL

31.07.2012 в 03:32

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

-Мам, привет. Выслушай меня, пожалуйста, и не перебивай только, это - очень важно для меня. Очень, самое главное в жизни. Веселого будет мало, но и трагики нет. - Я стоял у порога и говорил, не раздевался, не заходил внутрь, просто прислонился спиной к двери и так и стоял. Опора нужна было очень, ноги и руки не слушались меня, так что сил было мало.
-Мам, я влюбился… Но, не думаю, что ты будешь очень рада знанию в кого. Я хотел тебя подготовить, дать всем нам время, чтобы привыкнуть, нормально познакомиться и понять, принять. Но, в меру некоторых фактов, у меня просто может не быть этого времени – Я увидел, как мамины глаза сразу же после последних слов стали нервные и испуганные, в них начала появляться паника. Чёрт, нужно было по-другому сказать, но, уже вылетело. Я, всегда, пытался ее успокоить и отшутиться, а тут прихожу и на пороге дома, сразу, начинаю лить все эту хрень. Тут и самый спокойный человек запаникует. Этот разговор будет сложным, очень, самым сложных из всех, что были до сих пор.
-Не переживай, ничего не произошло. Просто, все может быть, а жизнь так крохка, коротка, изменчива. А у тебя кроме меня никого нет, я должен поделиться с тобой, и подарить тебе еще одного человека, в твою жизнь, чтобы наполнить ее еще кем-то. Да и у него никого, кроме меня и тебя нет. Надеюсь, ибо не знаю, примешь ли ты его. Я люблю этого человека, очень, больше жизни и всего, но это не девушка мам, это парень и это Андрей.
Я видел, как мамины глаза стали такими огромными и ошеломленными, что там мог поместиться весь мир. И мне было очень больно осознавать, что я ее очень раню, так режу по живому без наркоза. Ее руки начали дрожать, глаза метаться из стороны в сторону и там появился безумный страх.
-Мама, прости меня, я не хотел так, прости, я не хотел, клянусь тебе, но какая разница, когда я тебе скажу – сегодня или через месяц, или, через год? Что измениться? Я? Я – нет, и мои чувства к нему не пройдут, если бы должны были, то уже бы исчезли. Ты ж знаешь все сама. А так, прятаться и притворяться – я не хочу, да и сама ты бы начала подозревать, а я бы лгал. Не хочу и не могу так. – Я не совсем сейчас говорил ей правду. Знание бы только всех еще больше измучило и осиротило. – И… он стоит этой любви, клянусь тебе, ты только присмотрись, дай шанс, и ты увидишь – что у него внутри все моря и океаны доброты. Если бы ты только знала, какой он….Хотя, я….Мам, я не был ТАКИМ, никогда не тянуло, честно, а вот с ним – с ним я забываю, что он мужчина, с ним – это не важно. Там такая душа и любовь – за это можно отдать все! Вот как ты любишь отца. Я не знаю и не понимаю за что, но ты любишь, даже после смерти, и любишь. Вот так и у меня. Я не прошу меня принять и понять, нет, не прошу. Главное, не отталкивай меня. Просто не откидывай, не прогоняй из сердца своего! Умоляю тебе!
Я опустился на колени, обхватил ее ноги и прижался головой к животу.
Если она оттолкнет меня, я не умру, я смогу жить, но вот как будет жить она? Одна? Никого больше у нее нет…Ради ее, а я – я как-то буду. Ведь, она навсегда будет в моем сердце.
-И после ухода Рея, мне не нравились мужчине в плане секса, мне вообще после его ухода уже никто толком не нравился, понимаешь? Ну, как же тебе еще объяснить, просто…- Я не смог закончить, мама приложила свой указательный палец к моим губам и прекратила мой почти истерический поток ливня. Повисла тишина, непонятная и необъяснимая, вопросительная и терзающая. Длинная и темная, очень колючая, как бритва по горячим венам.
-Крис, я…..мне тяжело сейчас, я не все понимаю, мои мозги еще пытаются переварить все то, что ты вот сейчас преподнес. Мне нужно время, и я не знаю….ты….я……мне тяжело. Так вот сразу….
Я обнял ее еще сильнее, затем немного отстранился и прижал ее ладошку к своему сердцу.
-Мам, я не могу ничего изменить, и даже, если бы мог, я не хотел бы что-то менять. Это мое – значит, так тому и быть. Я – не хочу и не могу быть трусом. Все время прятаться - устал. Это не осчастливит никого. И мам, у него никого нет, хоть и есть физически родители и родня, но там такой дурдом, отец… просто, извини, но он урод и тварь. Мам, я очень хочу, чтобы он стал тебе еще одним сыном, и… так это и есть. Я видел, какой счастливый и радостный он был здесь, когда вы просто разговаривали. Как он постоянно спрашивает о тебе, как ругает, когда я забываю тебе позвонить, и как говорит, что я не понимаю своего счастья, ибо у меня есть ты. А я понимаю, очень понимаю, но, сука такая, вот пришел и выливаю тут на тебя такое. Прости, родная, но вот я таков. И знай, что бы в жизни не случилось, я ведь гоняю на байке, ну, и просто так, - я люблю тебя безмерно! И если и не поймешь меня, не примешь – я не буду злиться, и не перестану любить, никогда, ты – самая любимая женщина для меня в этом сучарском мире.
Я поднялся с колен, сильно сжал ее руки, а затем открыл дверь и ушел. Мне больше нечего было ей сказать.
Вот, теперь и еще одному хорошему человеку больно, но я должен был сказать. Если отец Рея не шутил, а он не шутил и это чувствовалось, я не знал, сколько времени у меня было. Мать должна была узнать правду из моих уст, и теперь, я точно знал, она не останется одна, даже если чтослучиться. Я не пессимист и не утопист, и я не буду ждать трагического конца, но и идиотом быть не стоит. Впадать в истерию и плакаться – какой смысл? Что это изменит? В ментуру идти – бесполезно, это бред седой кобылы, да и что сказать? Кому поверят? Матери я сказал только то, что смог и что можно было, а как вот быть с Реем – я не знал. Он подвох и ложь почувствует, точно знаю, а правду скажи – и я подохну без него, да и что измениться? Лучше, я буду жить, как и последнее время, попытаюсь, а там – будь, что будет. Да у меня выбора просто нет – уйди от меня Рей – не жизнь, останься – жизнь, но вот какая?
Мне не было страшно, вовсе.
Когда ты любишь и ты с любимым – это сила и мощь, это все. Весь мир в твоих руках. Любовь – она вдохновляет поэтов на шедевры, она творит чудеса детскими ладошками и их невинными сердцами, она вылечивает смертельные болезни и дает жизнь. И она все сама расставит по местам, я это знал, я в это верил, у меня был только такой путь.
Я пришел домой. Прошло много времени с тех пор, как я выскочил – почти шесть часов. Хорошо же я вырубился и потерялся во времени. И я не помню ничего, только пустой туман и скрипучий снег, сплошная дорога и рвущие на части мысли, и снова снег, крупный и голубой, такой кристально чистый и белый, что отдает синевой, и пронзает чистотой в самую суть, в два моих желудочка и два клапана, и два предсердия - прямо туда, в моё heart.
Когда я вошел в дом, там было темно и тихо, слишком тихо.
Рей!!!
Закричало все внутри.
Сейчас я стреманулся. Почему так тихо? Неужели его отец позвонил ему, и он решил уехать? Просить Бога не позволять такому случиться?
Не знаю, мы же люди так зависимы от всего, от других людей и неуправляемых разных причин, от болезней, и здоровья, и от природы тоже, от ее повелевающей руки, и даже от самих себя.
Я метнулся потоком воздуха в залу – никого, в кухне тоже, в спальне – никого. Дом был пуст.
На меня накатила паника, необъятная и сжимающая голову у висков, протыкающая легкие и рвущая на куски сердце.
-Блядь, Рей! Где же ты?
Ответа, естественно, не последовало. Холодные стены и пустые комнаты разговаривать не могут.
Я стоял посередине комнаты и не знал что делать, куда идти, как дышать и чем думать.
Затем резко дернулся и начал острыми движениями искать мобильный, нашел, дрожащими руками попытался нажать на вызов, пришлось повториться раза три, и только тогда у меня получилось, когда я одной рукой попридержал другую.
Вызов пошел, шли длинные и глупые гудки, до того тошнотные и нервные, что захотелось долбануть этот телефон со всей дури об стенку и распотрошить ему все его внутренности, все микросхемы, плату и все до единой кнопки. Все! На вызов ответили после гудка седьмого. У меня реально остановилось сердце, я точно не слышал его толчков и ритма. И, если бы сердце могло дышать легкими, оно либо задохнулось бы, либо поперхнулось своей четырехлитровой кровушкой. Так вот я себя и чувствовал на тот момент.
-Алло, Рей?
Услышал я на другом конце линии родной голос, и меня попустило, но лишь немного.
-Да, это я. Ты где? Я вернулся домой, а тебя нет.- Нервно я крякнул и непонятными движениями закружил по квартире в ожидании ответа.
-Да Славка в гости зашел, и пока тебя не было, он потащил меня знакомиться с его девушкой.
-Что?!!! – Я заорал в трубку как ненормальный. – Ты со Славкой на смотрины его бабы пошел?
Я все никак не мог поверить, что все нормально и ничего плохого не случилось. Дурдом, бля, точно психуха мне обеспечена. Они меня сегодня все с ума сведут, и Рей, и Славка, и отец и …день еще не закончился, ждать еще можно.
Я вдохнул, наконец, этот долбанный воздух, упал задницей в кресло возле окна и закрыл глаза.
-Алло?!!!! Ты еще на связи? Чего молчишь? Все нормально? Я тебе пытался дозвониться, но ты мобильный дома оставил, так что на время мы были потеряны. У тебя все нормально? А то ты странно молчишь и голос такой, не похож на свой.
У меня нормально, да, прихожу домой, а в квартире темно и пусто, догадайся, твою ж мать, что я подумал и почувствовал. Нет, у меня не нормально, ты этими пятью минутами у меня года три жизни забрал.
В телефоне послышался тяжелый вздох.

URL

31.07.2012 в 03:33

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

-Крис, извини, но это не нормально. Я взрослый мужик и могу идти куда хочу. Тебя не было, связи тоже, и я не по своей воле, чего ж так паниковать? Я с тобой, куда ж я денусь?
Он был прав, это выглядело с его колокольни именно так, я был согласен сто пудов, но, с моей стороны, я был намного правее. Если бы не ублюдок, что утром меня вытащил и всю душу разъел, я бы так не дергался и не подыхал, хотя, если бы не он, то я бы и не ушел никуда от Андрея. Тварюга, и эта мрась мне угрожает, требует, и откупиться хочет. Как я сдержался и глотку ему не перегрыз? Только руку протяни – и его шейка голубых кровей так и зачвакала бы.
-Извини, ты прав. Я ступил. Просто, мы все время вместе были, а тут - я прихожу и ….прости, к матери ещё ходил, и еще на одной встрече был, задержался. А ты хоть ел?
-Да, ты много наготовил, мы со Славкой все утоптали, но тебе немного оставили, так что ты пока пообедай, вернее и ужинать можно, а через пол часика я буду дома. Хорошо?
-Да, я жду.
Я отрубил связь и забросил мобилку хрен знает куда. Так швырнул, что просто чудо, как она осталась цела.
Вот это денек!
Пошел переодеваться, помыл руки и попытался впихнуть в себя еду, но адреналин, что еще не снизился в моей крови, поэтому меня еще колбасило и дергало. Но поесть нужно.
Затем я пошел в спальну и лег, я не спал, как можно? А только тихо лежал в сумрачной комнате, прокручивал ахнувшую цепочку дня и того, что же мне делать? Но на душе было спокойно и тихо. Странно, еще вчера меня не покидало чувство беспокойства и необъяснимо-заторможенной тревоги, а сегодня покой, ну, не маразм ли? А я понимал, почему так, ждал беды – получил, теперь все, что тут поделаешь? Ничего, расслабься и живи, так и столько – как и сколько сможешь. Мне безумно захотелось сейчас прижать Рея к грудкам, ощутить его живое тепло, такое биотическое и подлинное, безумно кипучее и животрепещущее. Почувствовать себя не одиноким и никому не нужным, и не швалью, нет, а просто нужным человеком, хоть кому-нибудь необходимым, и не пустым. Всего одна капля нежности из его глаз – и любой мой недуг пройдет, все плохое забывается и утекает прочь.
Я услышал звук открывающейся двери и еле-еле удержался, чтобы не броситься ему на встречу и не задушить в немых объятиях, таких сильных и огненных, что самому становилось не по себе от такой вот яростной и двинутой зависимости. Приподнялся немного на локтях и стал просто слушать его кошачье гибкие и почти неощутимые движения, уверенные и в тоже время не то что бы несмелые, но более уступчивые и по-детски естественные. Вот что он за человек такой? У него есть хоть какие-то большие недостатки? Так, мелкие, почти не считающиеся, да, а вот действительно заметные и стоящие внимания – нет. Блядь, ну точно святой, аж неудобно стало от такого сравнения, но вот таким и был он. Все умеет, со всеми ладит и прощает, помогает и понимает. Я б такого отца не то, что не простил, я б его застрелил, точно пришиб, каналья. Или повесил, и лучше за его трухлеющие яйца. А он – это непонятно, как так можно? Я – не смог бы. И это только маленькой кусочек правды и знания о человеке, а у меня такой ажиотаж на пытки для урода. Шибануться и не подняться.
-Крис? Ты дома?
-Да.
-Спишь?
-Нет, не сплю. Думаешь, могу?
Тот немного постоял у подножия кровати, мне показалось, или он взаправду усмехнулся, а затем сказал:
-Думаю, не можешь. Ты ел?
-Да, заботливый мой, я сыт.
-Правда? Весь-весь?
Я разулыбался.
-Ну, не знаю. Голода пока не чувствую, разве что кто-то очень умелый и упрямый пробудит его во мне.
Рей стянул шерстяной джемпер и майку одним плавным движением, начал расстегивать пуговицы на вельветовых штанах, сбросил их, мягко сел на кровать, стянул носки и полез на четвереньках ко мне, точно котяра, ну вылитый красивенно – уёб-ый барс или черная пантера, или из их семейства кто-то. Тело гибкое и поджарое, в меру накаченное и стройно-литое, одни мышцы и ни грамма жира, рельефное и шоколадно складное. У него был такой ахуен-ый вкус его самого, что у меня язык немного высунулся автоматически изо рта, когда я уловил ноздрями только его, мужской и мускусный запах смешения кожи, чуток пота, и страсти.
Я не хотел секса, нет, мне очень нужен был он сам. Сам весь с его самостью он был необходим, и его спокойствием, трезво смотрящим на вещи, а не моей детской и безудержной паникой, немочью контролировать свои мысли, желания и чувства. Я проигрывал ему почти во всем, вот, что ни возьми – я не ас. Может, в чем то и наравне, но лучше я был только в готовке еды и то благодаря тому, что он просто этого не делал. За секс – не знаю, как на меня, то лучше трахаться чем он – было просто невозможно. Сколько бы мы этим не занимались, а он постоянно делал что-то новое и незабываемое. Или, он на ходу все придумывает, или опыт такой. Но мне от этого только лучше. Или я был просто в него безумно влюблен.
И хоть вначале мои мысли были в совсем другом русле, и мне хотелось только тепла сердца, но от вида этого обольстительного самца во всей его породистой красе, у меня шарики за бембики заезжали. И слюнка начинала выделяться, концентрироваться под и над языком, понемногу перемещаться к кончику и еще немного, и в уголках моего рта будет скользко от ее переизбытка. Шизофрения у меня первой стадии – «Андрия», я бы сказал.
В голове пронеслась детская такая шутка насчет его имени «Андрей, держи бодрей!», так вот ему бодрее и не нужно, если он бодрее начнет, я обкончаюсь только от одного его откровенного и обнаженного взгляда.
Он был нежен, очень до умопомрачения, до самого ядрышка самой сути тела и сердца. Ему отказать – да Бог с тобой! Откуда даже мысли такие берутся?! Как ты ему откажешь? Разве что онеметь, оглохнуть и ослепнуть – три в одном, поможет? Может, но ненадолго. Еще ощущения и чувства остаются, и куда ты попрешь? Он умел добиваться того, чего хотел, так умел, что я и рачки от желания ползал, и умолял, почти умирая, и ноги его лобзал, только бы он не мучил меня и дал забыться в пароксизме оргазма. Хоть как, где и чем угодно, но лишь бы сотрястись в этих блаженных конвульсиях и все – выруб от всего.
Воздух уплотнялся, накалялся до пикового предела, и все звуки увязали в нем, как невнимательный путник в густой и непроходимой чаще. Они и хотели бы вырваться на волю, сотрясти эхом баритонов всю атмосферу вселенной, если такова и имелась вообще, но только застревали у самого начала горла.
Я не хотел разговаривать вовсе, хоть Рей и не особо говорун, но все-таки он попытался вытащить из меня хоть что-нибудь, но дудки. Я просто уткнулся ему в шею губами и сделал вид, что уснул.
Утром меня разбудили легкие касания любовника, он медленно, почти до тянущего зависания, одним пальцев проводил по моим черным бровям, почти неощутимо задевал просящие губы о невидимой ласке, и щекотал мое ухо своим огненным дыханием. Моя расслабленная и чуть боком повернутая голова покоилась под его левой мышкой, и это была такая легкая и непринужденная поза, что мне захотелось прижаться еще ближе от накатившего чувства тепла и родства. Наши тела неосознанно во сне подобрали свое, не пошлое и тошное, и не наивно глупое, а очень, до волны блаженства в желудке, соединяющее нас двоих под одной крышей небес чувство единения.
Именно для такого само собой естественного тяготения и понимания на всех уровнях и стоит рождаться человеку, стоит страдать и бороться, рушиться, как мел во властных руках судьбы, и возрождаться из пепла, как неутомимый феникс в своём захватывающем восстании и сгорании.
В руках Рея я не просто забывался и отходил, я черпал там неимоверные силы и веру, в них была такая мощь, что никто уже не мог растлить меня, если рядом был он.
Я смог собраться, смог перестроить себя так, что отвел его подозрения, усыпил бдительность, и мы плавно отошли от темы разговора о моем срочном отъезде, о непонятных страхах и неуверенности, мы просто закрыли эту тему, будто ее никогда и не было.
Славик помирился со своей девушкой, познакомил и меня с ней, и мы, все вместе, нашей дружней и сплоченной компанией были, просто жили, веселились, трепались и прикалывались, слепливались и вплетались своими надеждами, мечтами и радостью в одну косу фатума. Мне было так легко и хорошо, как будто бы у меня была вечность впереди, как будто бы сам Господь Бог зашел ко мне на чай и мы с ним мило побеседовали о наших жизнях. И он мне пообещал рай на земле, только мой и его, такой, какой я рисовал его в своем сознании: очень радостный, красочный и цветущий, очень простой и в тоже время наполненный до краев крупинками всех оттенков созидания.

Чпокнутый я от счастья…..

Я выбросил за борт все сомнения и переживания, всю крохкую неуверенность в завтра, и наступило вечное сегодня.
Мы катались по застывшим дорогам Матушки Земли, наш байк, на котором мы постоянно менялись местами, снова зажил бурной и интенсивной жизнью колес, там был не просто полет, там была свобода от всего, и мы все умели, все могли, шли вокруг и повсюду. И херня, что не совсем точно вписывались, не идеально выворачивали и не вовремя тормозили, одно было важно – ВМЕСТЕ.

Вместе!
Это хорошее слово, очень, а ведь каждый в этом мире сам по себе, там, глубоко внутри мы все сами по себе, и очень редко кому удается стать частью кого-то. Почти нереально.
Вместе!
Так лучше, это полнее и насыщеннее, это то, чего мы все хотим и как должны быть.
У нас было почти все ясно, почти, и это точно касалось меня, но вот, что касается Рея – то тут темная лошадка. Ему нужно было время, он так легко не мог открыться, даже мне. Иногда, я очень бесился и психовал, но что толку? Он все равно скажет только то, что посчитает нужным, и только тогда, когда дозреет для исповеди. Я не настаивал, зная его – бесполезно. Я мало что знал о его семье и детстве, только иногда, нечаянно, в порыве дурачества и смеха я мог улавливать невинные фразы и крошечные детали от одного и большого куска жизни любовника. И вот случился переломный момент.
Я рассказал Рею о моем разговоре с мамой, он немного нервничал и был дерганным.
--Я никак не могу понять, Рей, что такого страшного в моей матери? – Спросил я его и бросил мимолетный взгляд в телевизор, где леди Гага как раз очень виртуозно выламывалась в странно-выкрученной позе на ступеньках железной лестницы и все

URL

31.07.2012 в 03:33

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

кричала «Marry the night»…Песня была ничего, она вообще ничего так пела, хоть и была страшненькой. И пока я все пытался уловить суть, а ее по ходу дела там и нет, песня закончилась, а ответа так и не последовало. Я повернулся всем корпусом к стоящему возле окна Рею, протянул руку и тронул его за плечо.
-Может, ты мне расскажешь, в чем твой корень преткновения? Из чего исток такого опасения и непонимания?
-Это так заметно?
-Да, это так заметно.
Он повернулся от окна ко мне, накрыл мою руку своей ладонью, притянул к своим плотно стиснутым губам и поцеловал.
-У меня в жизни было все по-другому, менее красочно и без эмоций. В нашем доме почти никогда не приветствовалось проявлять живые, бьющие ключом чувства, нет, только дисциплина, мать ее, трижды, и сдержанность. Мать итальянских кровей, должна быть же была бы быть горячей, как июльское распаленное солнце, так нет – лед и расчет, толи в смешении дело, толи просто таков характер – я не знаю, может отца боялась или…. не пойму, но мне никогда не разрешали бегать и резвиться, как нормальному ребенку. В детстве – одни репетиторы, занятия, правила поведения и лед. В нашем огромнейшем доме, нет, скорее домине, было столько пустых и не заполненных комнат, что первое время я терялся, когда совсем маленьким был, просто бреду в свою комнату и тут на тебе – не туда забрел, было страшно, намного хуже общаги. Ты представляешь, я мечтал быть в детском доме, ты можешь себе такое нарисовать? Это было так мрачно, так бездушно, что хотелось сбежать из многомиллионного мавзолея. Я и сбегал, пару раз сбегал, меня потом строго наказывали, но не об этом.
Он прервался на минутку, отвел взгляд от моих просто охреневших глаз, просто грустно улыбнулся и с перерывающимся дыханием продолжил:
-Там было куча слуг, но никто толком со мной не разговаривал, а когда делал это, я их больше в доме не видел. Отец…. Он все знал, все контролировал, все, абсолютно все – и еду, и слуг, и друзей, и мать, и меня, и себя и брата. Все. Это полнейший маразм, он себя Богом почти что считал. Да, он сука такая умный, очень, Оксфорд с отличием закончил, но вот мозги у него набикрень… Лучше не знать пять языков, не иметь миллионов, не наследовать голубые крови, но быть просто человеком. Бедным, да нищим пусть даже, но быть любимым, не гонимым, принятым и понятым. Нет, не всеми, всеми – это невозможно, так не бывает, а только родными и близкими, самыми дорогими и любимыми. Вот это счастье, а когда у тебя забирают друзей, когда ты вечно один в комнате – тюрьме, когда ты только что все должен и надо – это ад. Деньги? Большие деньги – это пыль, это вечная боязнь их потерять, это постоянная война со всеми и ложь для всех. Это распад тебя же изнутри, «живой мертвец» - вот кто такой человек с миллионами. Я не хочу так существовать, не хочу иметь власть над жизнями, это дурдом! Ты должен перестать чувствовать и только просчитывать, контролировать, следить, наказывать и миловать. У меня забрали детство, исковеркали юность, убивали мои чувства, сделали, фактически, сиротой. Но, зато я видел почти все страны мира, общался с самими сливками верха, мог, есть и пить такую хрень, что и не выговоришь и не вспомнишь, мог покупать почти все и кучу всего еще мог. Но зачем? Всегда один и никому не нужен… Моего старшего брата готовили в политику, я же младше и мне немного больше повезло, хотя, Толику нравиться эта жизнь, подходит, но не мне. Он чувствует себя в этом болоте – как рыбешка в воде, а я глотнув пару глотков этой мутной мрази – я подыхал. И начал бойкотировать, перестал есть, я все делал назло, все. И когда я стал совершеннолетним – я стал сущим бельмом на их голубом глазу, может, я и первый раз переспал именно с мужчиной, а не с женщиной, чтобы доказать, что я другой, не такой как они. Хотя…меня тянуло и к женщинам, и к мужчинам – универсал-би блять.
Андрей невесело рассмеялся, плюхнулся тяжело на диван, притянул меня вплотную к себе и прошептал в самое ухо:
-Ты думаешь, я избалованный дыбил, что бесился от жира? Нет, я не брал денег отца почти десять лет, с совершеннолетия я сам себе зарабатывал на жизнь, я не мог брать деньги, которые воняли дерьмом? За которые приходилось расплачиваться собой!!! Слышал такую шутку « Группа геев отказалась вступать в …такой-то фронт, например моего отца и брата, сказав, что не настолько они и пидарасы?»
Я отрицательно покачал головой.
-Нет, не слышал, - очень тяжело мне далось выдавить из себя даже пару этих слов. Бля, как же все хреново. Понятно, чего он шифровался и морозился. Я бы тоже молчал. Не каждому такое вываливать, пусть и любовнику. Можно крейзануться, это я точно знал, ведь папашку его я уже видал, так что в словах говорившего мужчины сомневаться не приходилось.
-Я тебе и четверти не рассказываю, что они мне в ультиматум ставили, что делали, говорили, и как это было. Но я не девченка, вот и приходилось брать себя в руки. Мне казалось, что у меня крыша рухнет, и я в психушке окажусь, много чего было, слишком много и слишком дурно воняло, но это нужно отпустить. Я удрал за границу, там и работал, и прятался какое-то время, но хоть нормально жил. Я ел что хотел, шел туда, куда ноги вели, общался с разными простыми людьми и видел жизнь, а не стены холода, смертного маразма и отстраненной логики. Вот скажи, как можно жить, когда ты положишь что-то не в том месте, где нужно, и ты лишен обеда, задержишься в школе на полчаса, и ты без кома и ужина, а станешь дружить не с тем, с кем можно – он просто канет в никуда. Это что фантастика? Шутка? Если и шутка, то только мой отец черный юмор понимает. Я не жалуюсь, зачем? Ничего не изменишь, но, я бы такого не желал кому –либо. Мой брат был нормальным парнем в детстве, как все дети, но он был слабее меня и не выстоял, поддался на угрозы или обещания чудной жизни с бесконечной властью в руках. Мать…ей нужны были лишь деньги, репутация и стиль. Я – я не стиль, наоборот, я урод в семье. Так что, мне тяжело открываться, и доверять, и ….я буду учиться. Ты меня учишь, ты так много даешь…Бог меня услышал, все мои бессонные ночи – он услышал и дал мне тебя. Хотя, я и не молился никогда.
Я чувствовал, как он дрожит, как по телу проходят тысячи вольт энергии боли и переживаний.
Я его учу? Да чему я его научить то могу? Сам нифига не понимаю…
Я обнимал его так сильно, как только мог, целовал его искусанные губы и закрытые от страха глаза, чего ж ты их закрываешь? Они ж прекрасны, очи твои, не уж то думаешь не пойму и осужу? За что ж тебя судить? Тебе только любовь нужна, огромная и простая, а у меня ее много. Но вот, слова все в горле застревали и никак не получалось выпихнуть их от туда.
-Меня нашли даже в Европе, в захолустном маленьком городке, спустя год, но нашли, хренов я конспиратор оказался, затем снова вернули, опять сбежал…И так много раз, и с каждым разом все глубже в дерьме, и дальше от самого себя…Вечный поиск и вечный побег. Но, куда бежать?!!
Любимый больше не говорил, он только молчал и тыкался носом в мою немного распахнутую рубашку, зарывался в ворот и искал тепло моего рвущегося навстречу тела. У него взгляд был такой хромой и раненный, что сердце мое, точно, вывихнуло себе аорту, и мою сбившуюся дыхалку перехватило невидимой рукой.
Так мы и сидели, молча, так бесшумно и покойно, что наше дыхание, казалось, просто громыхало взрывающимися потоками огненной лавы: он зарывался, как брошенный маленький мальчишка, мой, только мой мальчик, и я прижимал его к себе, гладил, баюкал, моего брошенного и одинокого котенка, хотел отдать ему все-все, абсолютно все. Я хотел сказать ему столько слов – но они, как непролитые капли слезинок, зависали на самых кончиках. Нужно было утешить, но он не в утешении нуждался, что толку от него? Ему нужно только действиями показывать и доказывать свое истинное тепло, безотказное понимание и любовь. А ее как доказать?
-Рей, я не знаю, что тебе сказать….. Что понимаю? Глупо, не понимаю я тебя, тот поймет, кто такое пережил, я же нет. Что сочувствую? Нет, ты бы не стал такой, какой сейчас. Что помогу? Я не знаю, как помочь, ты должен сам меня направлять, так как я не сведущ в делах прощения, выдержки, поиска себя и истины. Я только новичок и учусь. Но, я люблю, безгранично, одноверно и нетленно. Это я знаю. – Я на мгновение перевел дыхание, а оно никак не хотело наполнять мои легкие от крушивших меня переживаний. Затем снова продолжил.
- Ты скажи, чего хочешь? Намекни только, я все брошу и уйду туда, куда нужно, пойду, не зная дороги. А хочешь, буду просто молчать? Хоть это и трудно мне, но для тебя буду учиться. – Я приподнял его голову и с трясущимися руками пытался ее ровно удержать, пытался закончить свой монолог, но от накативших эмоций и резавшей глаза пилены все мутилось, все сбивалось с экрана монитора очумевшего сознания и я почти терялся, почти… Именно поэтому я и пытался смотреть в его глаза, так, мне легче было концентрироваться и хоть как-то удерживаться от взрыва вспышки гнева на всю ту паскуду-судьбу, что так умеет ломать доли и судьбы людей, так ублюдочно бесцеремонно подкидывает нас носком своей туфли и ржет, сука, в захлебы ржет над нашими пусть и не тщетными, но слабыми попытками ей противостоять.
-Что же ты хочешь? Все, что есть у меня – твое. Ты – больше не один, слышишь? Я ничего тебя не заставлю сделать против твое воли, ничего...Я…не знаю, как тебе сказать, но ….прости меня, я не знал, что все ТАК тяжело было. Для меня воля и свобода – это все, а у тебя ее вообще не было. Прости меня.

URL

31.07.2012 в 03:34

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Я понял, что не умолкну сейчас – и разревусь, как девчонка, как самый последний слюнявый придурок, еще так мне не хватало лажануться. Я ревел только один раз, и то, наедине сам с собой много месяцев назад, когда Славка меня послал и я понял смысл его слов обо мне и Рее, с тех самых пор все – завязал с этим. Но вот сейчас, мне не стыдно было, нет, но Ему хуже намного, а я, ни разу не видел, чтобы он плакал, разве, что от смеха. Что это даст, расквашусь и -…нет, это не дело, так не пойдет.
Я жадно прижал свои губы к его губам и соединил наш воздух, сотворив одно кольцо круга из его глубокого и проникновенного дыхания и моего, краткого и поверхностного, почти неощутимого. Если бы существовали водные феи-марины, они бы так и творили свои подводно-крохотные чудеса, составляя вакуумные шарики кислорода для жизни под водой.
Любимый откликнулся такой опрометью и с такой жаждой, что я упал спиной на диван, и он устремился за мной. Диван, наш диван…много чего пережила, ощутила и увидала эта часть мебели.
-Рей, ты в норме? Может, тебе сейчас другое нужно?
-Другое? – Не понял он, видно, совсем меня. - Что имеешь в виду?
-Что имею, то и ввиду! Шучу, ну, поговорить, там, понимание, не знаю. Ты мне душу излил, а я на тебя накинулся, как сексуальный маньяк. Сволочь я, извини меня.
Вот в эту минуту нужно было видеть его выражение лица. Он просто усцыкался от моих слов. Всегда был такой, такой и останется!
-Поговорить?!! А я что тут полчаса делал?!! Картины рисовал что ли? Хватит с меня этих разговоров, надолго – хватит. Наговорился я на неделю вперед. Говорить – это ты у нас больше по этой части. Если ты так хочешь говорить – я не против, и пожалеть меня или нет, понимание, да? Так вот, - сказал он и начал медленно егозить по моим бедрам своим уже твердеющим пахом, - ты будешь рассказывать, как ты меня жалеешь и понимаешь, а я буду воплощать твои слова в жизнь. Хорошо? Я вообще очень люблю, когда ты разговариваешь….У тебя голос такой хриплый и сексуальный, у меня сразу настрой появляется…. И вот сейчас же и начнем, да, милый? Е, нет, нет, не нужно так…., я не сильно буду и не нагло. Все, как ты захочешь….Да? Мой пиздливый любовничек…. Да, раз ты так любишь языком работать, давай мы ему работу дадим, мг? ДА……….вот так, уже лучше…….мда…. ааааааааааааааааммммммммммммм.
Его голос начал теряться среди кусочков наших тел, еще недавних отголосков выброшенной боли, начинавшей разгораться надежды на счастье и трепет сердец тон в тон. Наши тела рисовали друг друга такой палитрой отблесков и колоритов, таких бомбезных тонов и окрасов, что картина была на миллион, нет, на два как минимум.
И бедные наши соседи, их можно только пожалеть, им приходилось слушать наше пение «и ночью лунной иль безлунной, и вечером, и утром, и под ленч, и по обеду слушали, бывало, и по отдельности, и вместе, нам бы петь…»
Хотя…бывало, у нас не было секса пару дней, или был душевный настрой, почти, что с родни внутреннего касания самой души, а бывало - погрыземся немного, разойдемся по разным комнатам и дуемся друг на друга пару деньков, хотя, это я дулся, а Рей даже не знает, как это слово и проявляется, так что, дулся только я, да, точно, только я один и парился, - дурак, а бывало…бывало, такое состояние, когда душа просит тело, много тела, где, как, и когда хочешь….Дано же нам тело, не дух только, вот и склеиваешь постепенно одно с другим.
Когда я уже почти засыпал, и мои глаза начали с накатывающим шумом волн радости закрываться, Рей неожиданно живо и отчаянно зарылся мне в ухо и выдохнул и с неистовым придыханием:
-Я хочу только одного, чтобы мы всегда были рядом. Все само собой расставиться по полкам, жизнь покажет и научит. А ты не переживай так из-за меня, я сильный. Спи.
Он подарил мне целомудренный поцелуй на ночь, и я улетел далеко-далеко в другой мир сна.
На следующий меня разбудил звонок по мобильному, звонила мать. С тех пор как я видел ее и разговаривал с ней, прошло недели две. Я не трогал ее, на все нужно время, тем более в вопросе будущего единственного ребенка и его выборе спутника. А ей, себя куда прилепить во всем этом? Нелегко, я точно знал, что это было тяжелое время для нее, но и сам лезть не смел. Мне оставалось только тихо и естественно, без психов и нервов ждать, а что еще я мог сделать?
-Алло, - мой голос был еще сонный и не совсем врубившийся в суть, да и кто звонит, я только понял позже, так как на экран не посмотрел, и естественно, абонента не подозревал.
-Крис, привет, извини, что рано и не вовремя, но я бы хотела, чтобы ты и Андрей зашли ко мне сегодня в гости. Сначала, я сама хотела к вам прийти, но как –то без договоренности – не очень. Так что, вы будете, после работы?
Я немного призадумался, сегодня и тренировка по боксу, и Леха меня, Рея и Славика с девушкой пригласил на дачу. И договоренность же есть, как быть?
-Мам, слушай, я не могу сегодня, давай завтра, мы приглашены, некрасиво в последний момент отказываться, хотя, мы на 6 вечера договорились. Давай, не после работы, а мы чуток раньше придем, в часиков так 3-4. Подойдет?
-Да, конечно. Мне без разницы во сколько, вам бы было удобно.
-Вот и ладно. Мы придем раньше, думаю, Сашка против не будет. И да, не наготавливай кучу всего, больше отдохни, а то опять давление упадет, и в голове крутиться будет. Прошу, мА, ладно?
-Что ты такое говоришь?!! А для кого мне готовить, как не для сына, да и что я толком делаю? Зима – огородов пока нет, дачи тоже, сидишь в квартире, как в клетке и только и делаешь, что пыль трешь и полы моешь. Какая усталость? Сына? Я не знаю, что и делать мне. Так что ты мне не выдумывай, жду вас обоих, а с едой я сама как-нибудь разберусь.
Пока мать говорила. Рей уже проснулся, чертовски сонно и лениво потягивался, а потом заехал нечаянно мне немного своей накачанной рукой по шее, и мне пришлось, сопя от неудовольствия отодвинуться на самый край кровати, что бы нормально закончить разговор. В горле защипало от боли, и голос мой немного прерывался.
-Ладно,.. мам. Ка-к хочешь. Пока, береги себя.
Я отключился и повернулся к любимому.
-Блин, ты мне в кадык врезал, хочешь меня прибить?
Спросил я его и врезал его по улыбающемся мордашнику подушкой, но она была мала и очень мягкая, так что большого эффекта мое ответное действие не возымело. Тот едва ли успел откатиться в сторону и решил ответить мне тем же. Так и началось наше веселое и славное до ухоха утро. Через минут десять все постель была усыпана кучей перья и разодранных наволочек вперемешку с нашей вчерашней содранной в пылу страсти одеждой, мелкими домашними прибамбасами типа часов, мобильного, тапочек, ну, и прочей ерунды. И это два взрослых мужика? Пизд-ц бля, вот детвора! Я впервые в жизни страдал вот такой вот хренью. И хоть не пристало нам делать это, но было весело, до усрачки весело. Только, когда девчонки пинаются – это одно, а здоровые мужики - немного и странно, и сильнее, так что ничего живого не оказалось. А пиздились мы со всей дури, сначала в ржачку, затем вошли в раж – и это, оказалось, просто рассписно-драйвово и очень затягивающее. И только когда все четыре подушки накрылись медным тазом, и не осталось ни одного цельного и живого кусочка ткани – мы чуток успокоились, но я все же решил отомстить начавшему гавнюку, и пару разков все ж умудрился его ударить под дых. Не сильно, слегонца, но кайф был просто неимоверно огромный, правда, только я расслабился от получившего удовольствия, как меня скинули с кровати на пол со свистящим прорезом воздуха, и моя пятая точка G не хило так наебнул-сь в соприкосновении с горизонтальной поверхностью.
-Вот же, с-уко, ты такая, за что?!! - Заорал я не на шутку, вся задница начала гореть просто до жути. – Я ж тебя легонько, переросток ты хренов, а ты со всей дури.
Я на рачках попытался отползти от места боя, крегтя и постанывая, поднялся с колен на ноги и попытался найти хоть что-нибудь в этом разгроме мировых масштабов.
-Да, теперь тут точно черт лапу сломает, и где мои часы? Я наклонился к полу, руками при этом, разгребая месиво щекотных перинок и кусочков всего остального, пытался откинуть все в сторону, но это было – как мертвому кадило. Что толку? Только я влево делал движение – пух, летит вслед за рукой, я и ногами, и руками разгребал, пытался отфукать их от лица струей воздуха из губ, руками не мог, они были и заняты, и все в прилипших перышках. Было забавно, очень, и Рей, естественно, обхохатывался до слез из полу прикрытых глаз.
-Ты в такой позе обольстительной стоишь, милый, так и просишься на кое-что, - изрек он почти галантно.
-А не пошел бы ты, любимый, далеко-далеко: нах-й, например.
-О, на твой – только за! Это приглашение?
Я резко выпрямился, недовольно уставился на его все еще ухмыляющуюся мордашку и выдал:
-Задницу свою подымай и чеши в ванную. Мало того, что мы на работу опаздываем, блядь, я с тобой совсем с графика человеческого сошел, так еще нужно сегодня и подушки новые купить, и поубираться, и на дачу поехать, и мать в гости пригласила. Еще у Сашки нужно отпроситься, но, судя по нашему приходу, можно и не идти на работу, как раз к отходу и успеем.
Я все бубнил и бубнил себе под нос всякую чепуху, а любовник тем временем сполз из кровати, как плавно-лоснящийся вьюнок, нашел одним махом мои часы, подал мне их уверенным движением и притянул мою голову к своей груди. Я начал задыхаться от сладковато-пряного запаха его кожи и меня опять, и как всегда, попустило, и так мгновенно, что растолковать это было невозможно. В один миг. Это его феромоны на меня так действуют? Или его сила, что бурлит внутри? Или, простая уверенность и нежность? Никогда до конца не пойму.

URL

31.07.2012 в 03:35

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

-Иди первый мойся, а все уберу и найду. Хорошо?
Я, молча, кивнул, отстранился и потопал в ванную. Когда я вышел от туда – в спальне был почти порядок. Как? За 10-15 минут? Волшебство да и только, мне бы пол дня барахтаться во всем этом, не меньше. Но, Рей есть Рей!
Я не успевал приготовить завтрак, только кофе и парочку тостов, и в путь.
Сашка промолчал о нашем опоздании, ненамного, между прочим, минут 30, но сам факт, раньше уйти разрешил, но дела я, чтобы сделал все свои – нет проблем, и к часам четырем мы были у матери. Я немного дергался, Андрюха же сегодня наоборот выглядел до умопомрачения само спокойствие и собранность. Вот же некоторые могут!
Мама открыла дверь почти сразу после звонка, пропустила нас и тихо поздоровалась.
Я немного съежился, и движения были урывчатые. Рей, незаметно так, по дружески и с легкой повелительной властью, провел у меня по спине, как бы успокаивая и поддерживая, затем развернулся и пошел в залу, я последовал следом. Он всегда, ВСЕГДА, ЧУВСТВОВАЛ МЕНЯ ВНУТРИ И МОЕ СОСТОЯНИЕ. Это какой-то новый уровень и этап? Что это?
-Мальчики, - мама улыбалась очень открыто, и я смог немного притихнуть в своем внутреннем океане метания, - может, к столу сначала?
Я есть хотел, но не на столько, чтобы отлаживать в долгий ящик наш насущный разговор.. Ради этого в первую очередь и пришли.
-Нет, давай потом.
Мать неуверенно пожала плечами, немного зарделась и начала комкать смущенными пальцами подол юбки. Я все понимал – нервничает. В этом мы с ней сейчас очень схожи, недаром же мать и сын. Я повернул голову и посмотрел просяще на Рея, тот глубоко прочувствовал мой взгляд и закусил от понимания губу.
-Мам, все нормально, не переживай. Мы взрослые люди, все свои, можно все просто и без установленных норм и приличий, вот как есть, так и говори. Вали правду матку!
Я поспешно вскочил со стула, в два шага пересек комнату, опустился рядом, затем и обнял.
-Ну что ты? Родная, я все пойму, что бы ты не решила – я пойму. Ты имеешь право меня не понять и не принять мой стиль жизни, тебе тяжело, а понимаю. Просто скажи – и все, не нужно даже подробного объяснения, что тут и распинаться то? И так все понятно, без слов.
Мать резко вскочила и закричала:
-Да замолчи же ты! Замолчи.
Я мгновенно умолк, посмотрел на ее заломленные руки, на ее бледную кожу и залегшие темные круги под глазами и стал ждать.
Через пару минут она смогла взять себя в руки.
-Знаешь, мне ведь не просто тяжело, мне кричать хочется, но я не буду, не должна. Что это изменит? Ничего. Ты уже выбрал свой путь, и я не смогу его изменить, никак. Он твой. Ты взрослый парень, самостоятельный мужчина, а я мать. Мать должна была учить в детстве, но не сейчас. Сейчас – поздно, да и как тут можно такому научить? Учить быть с девушкой или парнем? Глупо как, бессмысленно. Сердце – оно ведь в полете, в потоке свободы должно быть, только парить и любить, а я ж не враг тебе, чтобы сердце твое рвать, ты и так страдал. Но и ты меня пойми… Я много думала, постоянно думала, и ничего так и не придумала. Что ж тут думать? Или принять тебя или потерять… Как могу я тебя потерять? Я не могу, что ж я за мать такая? Если любишь – то все примешь, все простишь, все отдашь. Да и за что мне тебя прощать? Что сердце твое такой путь избрало? Так невольно же сердце наше. Мне разве что сердце твое ругать - еще глупее! Люблю я тебя безмерно, один ты у меня, и каков есть, такого и люблю. И тебе не нужно просить меня принять Андрея, если он часть тебя – то я приму, уже сделала, теперь – у меня два сына. И почему я должна кричать и плакать? Не буду. Ну, другой ты немного, всегда и был таков, всегда. Ты не мог вписываться в рамки и законы, всегда свое искал и нестандартное, не логическое и измененное, таков ты. Так что, все нормально. Почти. Я не все еще понимаю, не все знаю и вижу, но со временем, даст Бог, пойму. Ты прости меня, что молчала долго, и тебе из-за меня тяжело было, но вот нужно было немножко побыть мне наедине, поразмыслить, успокоиться и отпустить. Свыкнуться.
Я притянул ее беззвучно к себе, прижал до одури крепко и по сыновни к груди, зарылся в ее всегда длинную и заплетенную косу, обцеловал все лицо и прошептал:
-Мамочка, это ты меня прости, прости упрямого и своевольного, прости за все слезы и боль, за столько всего прости, что и не вспомню, но ты прости. Я странный, очень того, но ты пыталась понять меня и принять, а я – я сволота, знаю. Но, ты помни, всегда помни и не забывай, что я тебя люблю без меры, и никогда не хотел обидеть, ранить или мучить. Так вышло, да мам, ты права, так сердце выбрало - и все, приехали мы с ним, тормознули так основательно и уверенно.
Я умолк, гладил ее по голове и прижимал вздрагивающие от рыдания плечи, баюкал так, как всегда раньше делала она, и пытался хоть как то вернуть то счастье, что всю свою жизнь давала она мне. И счастье это было естественно огромным и диким, кристально чистым и вечно готовым на жертвы. Таким и должно быть материнское счастье и вера, всегда. Мы все ошибаемся, всюду и постоянно, но именно материнское сердце с самого начала несет тебя на своих руках, лелеет там, где запрещено, укрывает так, как недозволенно, любит так, как не понимают, а оно все терпит, все прощает и понимает, верит, хоть и нет основы, а все равно трепещет и дрожит.
Я кинул умоляющий взгляд на Рея, влетел с разбега в его кристальную глубь, ухватил там за шкирки только вот зарождающуюся надежду, и начал вытаскивать ее наружу. Я призывал ее очень мягко и аккуратно для принятия нового тепла, горячего сердца и непонимающего еще пока бескорыстия: материнского, самого первоосновного, теплого и начального из самого ядрышка. Он несмело открывался, так боязливо и медленно, что меня начало труханить. Ведь не просто так у него такая неуверенность. Впервые в жизни я увидел такой страх в глубине его глаз, даже, когда мы расстались много месяцев назад, в его очах не было такого трепета, такого всплеска острых чувств от замирания и понимания.
А ведь я и он - это не только он и я, это и все его, и все мое. Это общее, цельное.
Это все на двоих – и вздох, и дом, и боль, и любовь, и ….для меня было так. Я не знал, как для него, он и сам этого не знает. Дурак, но мой дурак.
Он ни разу не сказал слова «люблю», ни единого раза.
Я хотел это слышать, я нуждался в этих примитивных и богатейших придыхательных стонах из трех слов больше всего на свете, но он не мог мне их дать. Он не знал, что такое любовь, ему в детстве этого не показали, он сам искал смысл и не понимал. Если не видеть день, а жить в одной ночи, так как понять, что такое свет? Разве поймешь? Только когда будет два противоположных, и в тоже время притягивающихся кусочка - тогда поймешь.
Сейчас, он начинал понимать. Не сразу, не все вместе, но первые кирпичики положены, есть шаткая, но все-таки основа. А там….мы все там построим, мы создадим все, слепим, скрутим, свяжем и прибьем, мы ввинтим туда все необходимое и нужный детальки, большие и маленькие, тупые и острые, мои и его: и терпение, и праздники, и ссоры, и мир, и секс, и …все….и ЛЮБОВЬ.
Я отстранился легко и неспешно от матери, подошел к Рею и властно прижал его к своему сердцу. Затем кратко, но резко поцеловал его в губы, пару секунд, откинул его голову назад, и пронзительно прямо произнес в губы, не отрывая взгляда от глаз:
-У тебя есть семья, слышишь? Ты – не один больше. Понимаешь? И не убивай себя, там, глубоко внутри, не уничтожай свою больную и слабую, но еще живую веру, дай ей взлететь. Будь свободен.
И я видел, что он понимает, капля по капле открывается, шаг за шагом распахивает свое сердце навстречу жизни, и с каждым его новым вздохом ему становилось легче и ближе.
Его улыбка…
Он отдал мне в этой улыбке не просто себя – он дарил мне весь мир в махоньком бутоне подрагивающих губ, в сияющем и поразительно-мерцавшем блеске глаз.
Я взял его за руку, повернулся с ним вместе к маме и подтолкнул его к ней. Рей несмело шагнул, замер в середине, чуток засомневался, но все же закончил свой ход. Всего два шага…но я видел, что они длинной в вечность, на тысячи километров, на миллионы лет, и еще больше вздохов, но он не струсил - решил рискнуть.

URL

31.07.2012 в 03:35

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Мать протянула руки с немым вопросом, прижала его к себе глубоко о мягко, как бесценное сокровище, потерянное, и вот снова обретенное, он позволил ей и поцелуй в лоб, и взгляд внутрь, и касание волос, позволил. Он доверился, нет, не ей, мне, я знаю, мне. И я был безумно благодарен, что он позволил мне сделать его немного счастливее и свободнее.
Я не буду врать, ведь делал я это в первую очередь для себя.
Да, это так.
И мне не стыдно.
Здесь на все есть причина, и на все есть последствие – действие.
Даже мать дает жизнь ребенку не потому, что это идеально и совершенно, а потому, что хочется и делиться с кем то любовью, и не чувствовать себя одинокой, и это связывает ее с любимым, или на старости помощь – у каждого свои причины или их совокупность. Да, это так. Это – мир физический, и в первую очередь все здесь и определяется исходящим из него, но…есть грани и оттенки всего.
Да, я пытался помочь любимому, но, если бы я его не любил, разве привел бы я его домой и делился с ним любовью матери? Нет, не делал бы я этого. Звучит не очень, но факт. И только потому, что он «мое сердце» - я и делюсь. Мне не стыдно, нет, это нормально и понятно. По крайней мере, я хоть люблю истинно кого то, и даже так, но учусь делиться, я не святой, поэтому и не умею делать все бескорыстно, никто не умеет. Умели – были бы не здесь, а где-то, за горизонтом, наверное, или…а хрен его знает, где бы мы были. А так мы пока ученики.
Ему хорошо – мне еще лучше.
Я эгоист, не тварь последняя, но эгоист. А не был бы я таким, то и загнулся бы тогда, почти девять месяцев назад, подох бы, как собака. И только потому, что я просто человек, я выжил. И я здесь, и вот так.
И меня можно понять.
Это были очень глубокие основы, и понять их было сложно, я не хотел так глубоко копать, тупо не хотел полоскать себе мозги такими запарками. Но, иногда бессонными ночами, когда я лежал с открытыми и немигающими глазами старика, а не молодого парня, смотрел в черноту призрачной ночи и прижимал к себе подрагивающее тело от вздохов любимого, я понимал саму суть и причину всего. Я принимал это, я осознавал. И еще то, что иначе здесь и нельзя: если ты действительно хочешь быть счастлив, нужно давать и делиться, отдавать самого себя, а нет – то весь мир твой будет фальшь, иллюзия.
Но, кто как может, так и живет, и не мне судить. Может, у человека такие условия и обстоятельства, что он даже понятия не имеет как правильно и как не правильно жить, есть, спать, дышать. Всегда все видно только со своей стороны, под своим углом - я не сужу, никого не сужу, это просто мой выбор, и так у меня. Вот и все. Это мне подходит.

Затем мы пошли обедать. Еды было много, и Рей ел все, абсолютно все и в огромных дозах – я прозревал, мама тоже ела, а я не мог, пытался, а не мог. Какой-то непонятный и острый ком застревал у меня в горле, и я давился: туда кусок, а он обратно, я силой пихаю, а он давит на глаза и они начинают жечь, так прошло минут 15, а затем я оставил эти бессмысленные попытки и просто хлебнул воды. Стало немного легче, но состояние все равно было очень необычное. Ни мама, ни любовник этого не заметили, и слава тебе, не хотел я сейчас распинаться тут всем о моем новом заскоке и его причинах. Они разговаривали, много, очень много, и шутили, и вспоминали, и давали советы, а я их слышал, но как бы из далека, меня уносило просто и все.
Я устал, и я перевозбудился от всего за последнее время. Очень. Я был и рад, до сказу, и вымотан одновременно, и печален в голове, и счастлив в сердце.
День назад мне снова позвонил отец Рея и спросил мой ответ, я послал его, глупо, нужно было вообще бросить трубку, нужно было, но во мне заиграла не контролированная злость и я сорвался. Минут пять орал, а затем умолк. Тот молчал, ничего не говорил, а потом сказал лишь: « Ты сам все решил, тебе и пожинать». И наш разговор закончился. Разговора толком и не было, почти монолог, но осадок остался, удушливый, как самое последнее и гадкое дерьмо. Я чувствовал себя предателем, я молчал, и Рей ничего не знал, и я снова молчал. Мне хотелось поделиться: «милый, ты знаешь, как я хочу делиться с тобой всем? Нет, не знаешь? А должен чувствовать, ты должен!»
Так кричало у меня внутри все мое еще не умершее детское, и все мое взрослое отвечало, что я не могу.
Рей, Рей, ты хоть знаешь, дурачок, как ты любим? Пусть раньше ты и был одинокой былинкой, что пыталась пробиться и прорости в помойной яме жизни ( что родным домом можно назвать, а можно и чем-то другим), но сейчас ты в моем тепле ладошек, как мне хочется зарываться в тебя до бесконечности, до такой границы - где и нет черты, там только вечное пространство тебя и меня. Или нет, там бесконечный простор нас. Ты просто не можешь себе даже представить, как я повис на твоем гачке, как рыбина тупоголовая, что тяпнула приманку и попалась. А сорваться – значит полностью раскромсать себя изнутри, всю плоть изувечить и подохнуть от зияющей раны. Нет, ты другой, ты не можешь это так понять, хоть я и не безразличен тебе, знаю. Я так остро тебя ощущаю, что даже мой верхний слой кожи чувствует твой изменившийся настрой той или иной эмоции.
Глупо?
Глупо!
Осознаю, что это почти бредово, так теряться в тебе – полный абздец.
А что делать, если вот так? Может, я и есть прихлопнутый слегка, но тобой, только тобой. Начинаю думать о твоем отточенном теле – и меня морозит, как перед наркозом на многочасовую жизненно- необходимую операцию, а стоит закрыть глаза – и моя память мгновенно начинает выуживать такие активные и крошечные оттенки эмоций, что глаза лучше открыть и посмотреть на тебя во плоти, как же так можно тобой захлебываться, так ядерно и так мило одновременно? А можно, вот можно, до шизой боли, что отдает в левую сторону, а потом начинает заполнять меня всего пронизывающей аурой разливающегося тепла.

URL

31.07.2012 в 03:36

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Итак, с отцом Андрюхи мы разобрались, почти, наверно…
Да нах-й его глубоко и далеко, коржа отжарого.
Я резко дернулся, как бод-то бы меня кто-то очень сильно трусанул, а затем и по мордашн-ку влупил.
Да на кой черт он мне вообще сдался? Угрозы все его эти, разговор ни о чем, пошел он…нет, не на ху...., туда – слишком там уж здорово, пусть далеко от нас идет, чтобы никогда и нигде не видно было. Я сам себе глуповато улыбнулся и понял, что мать и Рей умолкли, и давно причем. И сколько они так на меня молча смотрят? А я сижу и лопуховато улыбаюсь… Да уж, весело.
-Что?
Я выразительно и с неподдельным интересом спросил их обоих, но при этом смотрел только на Андрея.
Тот хитро покачал головой, крякнул что-то типа «да ничего такого» и отвернулся к окну. Мать вообще поднялась и решила пойти и поставить чайку.
-Мам, не стоит, времени вообще нет, нам нужно в магазин зайти, да ведь, Рей?!! А то у нас с….. – Я хотел сказать, что у нас проблемы с постелью насущной, но вовремя остановился и решил до такой степени не наглеть, еще не хватало, чтоб ее удар хватил. Правда – правдой, знание и понимание – это хорошо, но не нашу же утреннюю потасовку тут расписывать?
Плечи любовника затряслись от сдерживаемого смеха, я хмыкнул и закончил предложение немного в другом ракурсе:
-Е, мы в магазин зайдем, купить нужно срочно кое-что и нам же на дачу, да, Рей, идем?
-Идем.
Мы все начали собираться, кто одеваться, кто обниматься и прощаться, ну, в общем, все шло неплохо. Очень важный вопрос с родителем решился просто замечательно, так что можно было вздохнуть свободно и полной грудью.
Что я и сделал, как только оказался на свежем воздухе.
-Пошли, покупатель, будем тебе подушки искать, а то не хочется мне, чтобы чья-то вечно думающая, я б сказал слишком много мыслящая голова, перенапряглась от твердости матраса.
-Это ты к чему? – Спросил я и нифига не понял из ранее сказанного.
-Я ляпнул просто так.
-Ты считаешь меня дураком? – Вскипел я. – Или как?
-Я просто пошутил.
-Ты уже не первый раз кидаешь мне шутки насчет моего просвящения и думанья, много-мало, определись уже.
Рей странно уставился на меня, а я, не ожидая его, пошел по заснеженной дороге в направлении магазинов.
Он быстро меня догнал, схватил несильно за рукав и повернул к себе.
-Что это было? Ты обиделся?
-Нет, просто я не такой умный, как ты, и не все шутки могу понимать.
-Да ладно тебе, ты обиделся, - констатировал он, что? Факт? Я бы так не сказал, но пускай и так.
Если честно, я не обиделся, вовсе нет, просто немного хотелось подразнить его, чтоб не сильно и расслаблялся, а то привык, что я ему постоянные дифирамбы пою. Привык.
-Андрей, оставь это, пошли, времени нет, все уже собрались, а мы еще и дома не были.
Я выдернул уверенно свою руку из его ладони и побрел немного грустновато к магазину.
Там мы справились быстро, и уже через пол часика переступали порог нашей квартиры. Мы молчали, каждый переодевался с неясной напряженностью во взгляде и сжатостью в резких движениях. Я хотел поиграть немного, всего лишь шутя подначить его, но вышло, что он не отреагировал должным образом в полушутливой форме и с выражением раскаянья.
«Он надулся. Надулся? Не честно! Это я должен так делать, ему то что? Вот же детский сад! Поиграли, твою ж мать! Ну и ладно, пусть хмуриться, я не буду первым ползать у ног и прощения просить, за что? Меня считают не совсем умным, а я еще и ласкаться буду?»
Вот и начинаются будни совместного жития нашего.
Я не злился ни капельки, и не обижался ни грамма, я улыбался внутри и просто наблюдал за немного странным и непривычным выражением лица любовника. Он переживал, и не был уверен, и он стал открыт, каким был всегда я. Именно сейчас я мог читать его как открытую книгу. Я увидел себя со стороны, и офанарел. Я такой? Нет, это не отталкивало, и не было и глупо, просто…по-другому, что ли. Так что, если меня природа такого создала, мое оно. Лучше уж так, чем твердолобой сволочью и бездушной тварью. Да, мне могли просто нагадить и легко наплевать в душу, но это и закаляет, и учит жить, и доверять, а не подминать все под себя, как….Не важно.
Мы быстро собрались и без единого слова вышли на улицу, как раз звонил Славка и кричал в трубку, какие же мы все-таки пидары:
-Ну, Крис, сейчас зима, а мы все, как придурки-туристы стоим на улице почти с час и ждем вас двоих, семьчеловек ждут двоих, это как?
-Не ори, мне нужно было срочно с матерью увидеться и переговорить, и еще кое-что. Мы уже идем, через минут десять будем.
Дача у Лешки была неплохая, деревянная и теплая. Мы растопили камин, немного прибрались и принялись накрывать на стол. Машины оставили в дворике, заехать в гараж не получилось, так как снегу намело очень много, а расчищать все это сейчас было просто глупым занятием и попросту на ветер выброшенным временем.
Зима была просто божественно-красивая за городом, все деревья в разрывающем глаза меху из снега, такого пушистого и блестящего, что приходилось прикрывать глаза от такого сияния, и отливающее синевой небо над головой. И вокруг маленькие протоптанные тропинки, и чьи-то следы на снегу, и несколько обломленных веточек от елки, что росла у забора, и вид на реку из одного из окон…Сказка…Просто дух захватывает от такой красотищи.
Я любил природу всегда, что-то просто обламывалось плохое у меня внутри и уносилось прочь вникуда, а вместо него там, внутри, заполнялось чистым покоем и теплотой.
Девушки убирались в домике, парни возились со столами, стульями, провиант затаскивали, я стоял с ножом за столом и нарезал салаты, разогревал кое-что, а что и готовил. Мой удел всегда еда, и очень хорошо. Я стоял один, немного в стороне ото всех, меня ни кто не трогал, я мог спокойно думать и отдыхать от всего. И периодически я смотрел в окошко, из которого и было видно замерзшую речку с переливными картинами зимней росписи.
Мы праздновали День Валентина. Как это все задумывалось романтично и загадочно, Славка со своей кралей, Леха со своей, еще был один парень Витька тоже с девушкой, я и Рей, и Костя, лучший друг Лехи, но он был один без девушки, таковой не было у него. Так что набралось нас в общем девять человек. Дача была хоть и не новой, но очень теплой и большой, пять комнат, не хило так? Отец у Лешки занимал там раньше какое-то не последнее место на государственном посту, сейчас на пенсии, но жили они - не бедовали, так чего ж и дачу не иметь? Его родители вообще почти все лето здесь проводили, а зимой она пустовала, разве что иногда приезжали и проветривали. Чуток приберутся, воздухом свежим и чистым подышат – и айда назад в грязный и пыльный город, с новыми силами.
У меня так мать тоже делала, но уже без отца не так часто и не с таким энтузиазмом как при его жизни. Но у нас домик маленький был, состоял из двух комнат и вид не такой красивый был, здесь спокойнее и умиленнее.
И пока я стоял и готовил очередное блюдо на стол, ко мне подошел Рей, отодвинул стоящий рядом старый стул и сел. Я нарезал молча помидоры, а он, как завороженный, смотрел на нож в моих уверенных и быстрых руках. Я умел им орудовать, почти что виртуозно, расписывая формы и углы замысловатых фигурок.
-Тебе бы поваром в каком-то ресторане работать, никогда раньше не видел, что бы кто-то так любил готовить. И чтобы так легко, быстро и вкусно. Не надоедает?
Я оторвал взгляд от ножа и посмотрел зло на Рея.
-Я не настолько спокоен, что бы этим заниматься. Я люблю готовку, но только для себя и своих близких, а вот делать это постоянно и для людей не зная их лично – не смогу. Я выбрал работу по нутру, и это салон и байки. Вот это точно мое. Ты забыл? Я тебе говорил это уже не один раз! – Психанул я еще больше.
Он ничего не сказал, затем опустил вниз голову, поднялся со стула и ушел к Косте. Я проследил взглядом за его спиной, затем увидел возникшую улыбку на глазах любимого, и она, эта улыбка была предназначена не мне, а другому, и у меня в живот скрутило от непонятного чувства. Не очень хорошего, совсем не положительного.
- Твою мать, - выругался я себе под нос.

URL

31.07.2012 в 03:36

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Он заигрывает с другим? За дурака держит? Или у меня паранойя началась?
Через пол часика все уселись за стол. Я не смотрел на любовника, поддельно весело общался со Славиком, мило улыбался его девушке, и пытался врубиться в ее шутки, но мой мозг грыз червь ревности, бурной и гадостно-приторной, выедающей нутро и отключающей мозги. Вот же СЦУКО такой! Сидит сволота напротив меня и нагло, просто наглюще лыбится Костьке. А тот тоже хорош, урод, не понимает, что к немку клеятся? Я терпел это часа два, подымал эти тупые и мне вовсе не нужные тосты, натягивал улыбку на деревянные и рвущиеся губы, а внутри все начинало полыхать и резать.
« Сука, если ты вот сейчас еще раз ему улыбнешься, еще один разок расскажешь ему свой тупой анекдот, убью тебя, сволота, просто задушу ублюдка!».
Я начал ерзать на стуле, есть не хотел, мне стало жарко и тошно, я хотел исчезнуть из этого милого домика и всех его радостных и зашибенно веселых обитателей, почему то захотелось послать их …домой. Или самому там оказаться.
И после очередного пьяного взрыва смеха Кости, я не выдержал и подорвался со стула. Тот упал с громким треском на пол, я рванул его к себе, поставил на место, и не глядя ни на кого, пошел к выходу. Хватанув свою дубленку, не застегиваясь, и обув боты, я вылетел на улицу, быстрее, быстрее! Мне просто не было чем здесь дышать!
Что это все?!!
Почему?
Это дурной сон?
Почему он так со мной поступает? Ноги вытирать об себя не позволю!!!
Он и правда заигрывает с другим или решил меня взбесить?
Я пил, хотел напиться, но нет, вот, стою здесь, трезвый, как стеклышко, и скручиваюсь в рог.
Ревность.
Это галимое чувство.
Очень разъедающее и…
Нахрен мне было так влюбляться, что бы так изгрызало все внутри? Что это за любовь такая, что напоминает американские горки? Фиг туда вверх – и хряк туда вниз…То мне до усрачки болит и жжет, а то я в таком раю, что сам Бог позавидует. И никакой тебе стабильности, никакого покоя, не знаешь, блядь, где ж завтра окажется моя непосидющая задница. О!!!
-Не хочу этого! Ну, сколько можно?!!
Я присел, облокотившись спиной о немолодые бревна избушки-дачушки, почти что, касаясь уже сверкающего в ночи снега, и хватал разгоряченными легкими морозный воздух. Поднялся ветер, пронизывающий и чужой, уже и не было видно зимней красоты природы, все наполнилось мраком наступающей ночи, одинокой и тупо-пронизывающей до костей. Но я не чувствовал холода, он был не со мной, я был полон мыслей и вопросов. Что там мне мороз и ветер? Так, пустяк, почти ничто.
Не знаю, сколько я так сидел, может минут двадцать, а может и пару часов, но когда я ухожу внутрь, все начинает исчезать.
« Я…кто я ему? Просто любовник? Или замена семьи? Или тупой баран? И разве я заставляю его быть со мной? В наших отношениях мне предназначается роль бабы плаксивой и ревнивой?» Я не был в панике, и не был в истерике, нет. Я уже привык, что все перевернулось с появлением такого существа, как Андрей, я привык. И я свыкся и смирился с мыслью, что покоя не будет, и будет постоянное напряжение во всех смыслах. Но ему, зачем все это нужно? Игра? Со мной не нужно играть! Нельзя со мной так! Я знаю, я сам этого хотел, его хотел, и сейчас хочу, но я ЕГО хочу, а не игры.
Звук хлопающей двери….Скрип снега….Шаги…
Я не поднимаю голову и не хочу собеседника, никого, даже любовника. Никого и ничего я сейчас не хочу... Я хочу стать тем вольным ветром, что гуляет по миру, задевает мимолетно волосы прохожих, развивает их на бегу-пути, колышет верхушки сосен величавых, поднимает пыль и очищает дороги от только что брызнувшего снега из небес. Недаром я родился в июне и был близнецом, именно ветер, свобода, воздух и были родны мне, близки и понятны.
Я идиот.
Это факт.
Во всех смыслах так и было. Я не не любил себя, я принимал себя такого, каков есть, но я идиот.
Всем там хорошо и весело, они берут радость и смех в эти минуты, а я сижу и хочу быть ветром.
-Идиот еще раз.
-Ей, не идиот, что ты здесь делаешь? - Услышал я голос Рея.
Я закрыл глаза и опустил голову еще ниже. « Я не хочу с тобой разговаривать, тебе есть, что и кому рассказать, иди к нему».
-Ты собираешься превратиться здесь в ледышку? Какая муха тебя снова укусила? Что с тобой?
Я упорно молчал. Что ему сказать?
-Я к тебе говорю – ты или молчишь или гаркаешь, рычишь. Отводишь глаза в сторону! Мне уйти? Я тебя напрягаю?
Я даже вытаращил глаза от его последних слов.
-Да нет, по-моему, это я тут тебя напрягаю и мешаю! – Вскипел я не на шутку.
Затем вскочил, обошел его стороной и направился к сараю. Нахрен мне эти разговоры!
Но меня с такой силой хватанули сзади за плечо и потянули на себя, что я не устоял ногами на мягком снегу и полетел в него. Затем я кое-как встал на четвереньки и начал отплевываться от забившегося белого ледяного пуха в рот.
-Ты придурок, пошел ты, иди вон лучше к своему новоиспеченному красавцу Костику… Костюшке и запихивай ему в рот хрень всякую, а не меня валять в снегу.
Повисла ледяная тишина. Затем резанул стальной голос.
-Ты не идиот, ты настоящий долбаеб.
-Ты прав, абсолютно, тогда, какого хрена ты здесь стоишь и с таким вот…мной разговариваешь? Вали отсюда.
На душе так плохо стало, в горле комок - что ни вдохнуть, ни выдохнуть и мне стало так больно от его последних слов, что я захотел исчезнуть. Вот как…долбаеб. Я уселся в снег и закрыл ладонями глаза.
Он не уходил, но я слышал его тяжелое и глубокое дыхание, оно свистало сильнее ветра в глухой ночи.
-Пошли в дом, здесь не время разговаривать, простудишься.
Его голос был глух и надломлен, такой родной, и такой далекий. Я поднял голову и, наконец, взглянул в его глаза, а он смотрел не мигая. Затем он протянул мне руку, я уставился на нее, непонимающе, и снова вскользь взгляд по глазам.
-Зачем все это?
-Вставай.
Я посидел так еще с минуту, затем выдохнул пустой воздух и с новым вздохом рванул вверх. Рука его была горячая, очень, почти что обжигающая. Он сначала помог мне встать на ноги, а затем с такой мгновенной силой и резкостью впечатал меня в себя, что в грудной клетке заболело от удара. Он охватил мою голову своими руками, стиснул ее как клещами и выкинул мне свои пламенные слова в мое закаменевшее лицо:
-Прости меня, я дурак. Только, не нужно так вот, тупо меня игнорировать. Ты бываешь таким отстраненным, что у меня мороз по коже. Аж страшно делается, как будто тебя нет, там, внутри.
-Прости меня.
Я стоял и пытался понять суть того, что он говорил, но не мог дотяпать. Об чем он?
-Ты о чем?
-Ну как….ты обиделся за слова, да? Я же в шутку, дурачок, - Сказал он и начал гладить подушечкой большого пальца мои уже синеющие губы, затем прижал мою голову к груди, почти выкручиваю из основания шеи, поцеловал в макушку и потащил в дом. И только внутри я понял, что я посинел, сколько же я там был?
И, как будто читая мои мысли Рей произнес:
-Ты сидел на улице полтора часа. Решил окочуриться?
Я удивленно впился в него взглядом и отрицательно покачал головой.
-Тогда что?
-Рей, я не обижаюсь на твои слова, я же не последний кретин. Я о другом… Ты не понимаешь? Ты с Костей флиртовал, я видел, ты….если я тебе надоел или ты просто……- Я не успел договорить, Рей так меня трусанул, что у меня все мои чудные мысли вылетели нахрен из башки. А затем впечатался губами в мой рот и все, я приплыл……ох!
Он просто хрень зна как целуется…..я говорил это? Да, кажется, говорил. Как же я хотел эти губы, мои!
МОИ!
МОЁ!
МОЙ!
Весь мой от самого-самого до бесконечности только майн.
И мне было пофиг, что все в глубоком ахуе вылупились на нас с раззявленными ртами и выпученными глазами (не считая только Славку), и что одни скривились от отвращения, а другие начали выкрикивать пошло-эротичные выражения подбадривая нас.
Да пусть весь мир летит к чертовой матери, а похрен мне на все!!!
За такие упрямые и настойчивые губы можно и не так лажануться. Можно, все можно.

URL

31.07.2012 в 03:37

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Я его глотал, ел, давился я им, не умел я просто целоваться, нет, мог только теряться в этом чувствовороте и возвращать все в такой же мере, надеюсь, что так и было. Когда тебе одними губами СТОЛЬКО дают, то, как же не отдавать?!!
И только когда Славик подошел к нам ближе и тронул нас за плечи, мы пришли в себя и оторвались друг от друга.
Я ошалелыми глазами в страсти глянул на его слегка пьяное лицо (он перестал сильно бухлить и напиваться?!!) и до меня дошло:
-Ох! Твою ж мать! – Вот мы ступили то!
-Ага! Вы, конечно, красавцы, никто не сомневается, но не так же сразу и так наочно. Дайте людям в себя прийти.
Я посмотрел на его девушку, она мило и немного смущено улыбалась, так, понятно, эта про нас знала и раньше, расколола друга видать давно. Леха сидел с открытым ртом и стеклянным взгядом, но выражения ужаса не было, скорее, нехилое такое удивление и легкий смешок – так, тоже норма, дальше… Костя – тот готовил был нас убить и заплевать, или кастрировать, ясно, тут проехали. Девушки все – в восторге полнейшем, ну надо же! Витька – очень странно, не пойму…по-моему он и сам не против, би-би? Клясться не буду, но кажись – да. Так что там у нас? Все лады, не считая – ха!
-Рей, ты с парнем ошибся, он не тот тип, вряд ли ты его уломал бы. – Тихо, почти шепотом прошептал я на ухо любимому.
Тот бархатно рассмеялся и ответил:
-Я и сам это знаю, только мне по барабану, я его не клеил вовсе, у меня есть ты, и этого хватает с головой, даже больше.
-Не клеил? А выглядело именно так.
-Ты видел то, что хотел видеть, то, что мы поржали над парочкой шуток и я сидел возле него, а не возле тебя, по твоему же желанию, или не желанию, не делает погоды об хотении завладеть им. Ну, «оторви и выбрось ты у меня», что теперь с этим делать?
Я облегченно рассмеялся ему в губы и подумал, что я снова дурак, а Рей, как и всегда, на высоте. И почему так всегда?
Постепенно напряжение начало у меня спадать, я расслабился в теплых объятиях любимого, а он, как специально, тискал меня на глазах у всех, прижимал к себе, дергал и дурачился, ему было на все и всех плевать. Я немного стеснялся еще, так сразу – стремно. Но, видя, что все напиваются, шутят, иногда смотрят и подъё, но не с гадостью, а с шуткой, я полностью попустился. Витька кидал в нашу сторону очень заинтересованные взгляды, «сука, и не дождешься», хотелось мне ему кричать, но я понимал, что это глупо, нельзя быть уж таким крейзанутым по любовнику. Рей, после короткого, но наглядного разговора-примера, теперь отдавал внимание только мне и в неограниченном количестве. Я под конец вообще обнаглел, а Рей меня тупо напаивал, зараза любимая:
-Это, чтобы ты не заболел, так долго на морозе просидел без движения, так что пей. Лучше, уж похмелье завтра, нежели воспаление легких послезавтра.
И я пил из его рук, и ел из них же, и сам ему впихивал куски всячины всякой, а он притворно грустно вздыхал, но покорно открывал рот и глотал еду.
-Крис! – Меня позвал Леха, и я повернул к нему голову.
-Что?
-Ты гей? - Задал он самый тупой вопрос, честно. Как такое можно спрашивать? Ты слепой?
-Лех, на кого я похож?
-Ты - на гея не смахиваешь вовсе.
-Почему у всех один и тот же ответ? Вы пособие читаете какое-то? – Весело вмешался в наш разговор Рей, и я заржал.
-Точно, согласен с тобой.
-А какие геи? – Решил я его доконать в отместку за тупизну.
Леха смутился, покраснел и рванул:
-Пидоры есть пидоры, а ты и на бабу никак не тянешь.
Я еще больше рассмеялся.
-И в уме не было на нее походить. С чего бы мне бабой становиться? Я – это я: могу и с женщиной, могу и с мужчиной. Ты доволен? И, я прошу, можно пооригенальнее задать вопрос, а то тошно от приторности и однотипности.
Лешка невнятно махнул головой и глянул на Криса. Тот, как и всегда, слегка улыбался своей чуток замысловатой и покоряющей улыбкой, склонил голову на бок и пронзил насквозь своими чудными глазами. Там всегда были искорки, всегда загадочная тайна и легкий запрет. Наверно, мне и жизни не хватит, чтобы отгадать все спрятанные на дне вопросы, разве что, он сам позволит и поможет.
К полуночи, после подарков, тостов, бухла и еды, смеха и много чего еще все начали расходиться по комнатам.
Я давно хотел уйти, но мне было как-то неловко в чужом доме наглеть, и, если бы Леха знал правду раньше, я бы и рискнул, а так – это слишком. Пришлось сидеть, почти что, на руках Рея, и ерзать с болезненным ощущением чертовски твердого камня между ног. Как же я его хотел, он, падла, весь остаток вечера меня так измучил и издразнил, что мозги выветрились далеко из моей головы, и я просто истекал слюнями по моему возлюбленному.
А он себе сидит, как ни в чем не бывало, шутит остроумно, блядь же такая вся сильно умная и расспрекрассная, всем внимание уделяет, ухватывает темы разговора так точно, и под столом легко трогает мои бедра нахально. Не придушить? О, да!
«И зачем же ты, умник, ТАК трогаешь чувствительную внутреннюю часть бедра моего? И описываешь коленки, под ними, как будто бы выжигаешь там клеймо и метишь меня, метишь, почти нечаянно задеваешь головку члена под брюками, и я подыхаю?»
КАК ЖЕ Я ПОДЫХАЮ!
И все у тебя почти, а я дохну от твоего почти…
У меня пресс живота сводило спазмами и судорогами боли, я весь истекал в прямом и переносном смыслах. Вот взять бы и рвануть нахрен весь его самоконтроль, шмагануть бы его на стол и сожрать со всеми патрохами. А что, можно и попробовать. Думаю, уже никто не осудит меня, видели же наш поцелуй, ну, еще пусть чуток развлекутся. У нас шоу все любят!
Но, когда я вспомнил хищный и призывной взгляд Витьки, его горящие и заинтересованные глаза, то желание сделать это у всех на виду - резко пропало, и я приостыл, ляпнул по наглой руке, что под столом пыталась расстегнуть мне ширинку, наклонился к нему ближе и выдохнул в ухо.
-Затрахаю тебя сегодня, достал ты меня. Мало тебе не покажется, любиииииииииииииииииииииимммммммммммыыыыыыыыыыыыыйййй.
Моя любимая зараза только весело улыбнулась, и рывком вскочила с места.
-Обещания-обещания….А доказать?
Я удивленно зыркнул на Рея, и не поверил своим ушам… Он сам меня легко подначивает, бесстыдно заигрывает и охи как целует у всех на глазах. И весь вечер улыбается, и так доверчиво открывается… Совсем не понять, он просто взял и изменился. Это не просто так, не от херни ж какой, просто, мне посчастливилось найти ключик от его замочка, и он подошел. Не сразу, но вот настроиться на его лад и темп – пришлось попотеть, но ведь подошел! И как подошел! Самому с трудом вериться.
Ночь была жаркой, она была пылающе-обезбашенной, такой накаленной, что казалось еще немного, и у меня лопнуть перепонки в ушах от шума приливающей крови, треснут, и весь мой гемоглобин растечется алой лужицей у ног моего сирена…
Я сорвал голос, полностью сорвал, и в конце мог только глухо хрипеть и материть его на чем свет стоит, но, судя по его наглой роже, трандычил я все это сам себе, так как он не внимал моим ползающим и умоляющим движениям, просящим и почти пискливым из-за сбившегося и плетшегося где-то у самого хвоста сдавленным звукам, что толком и не могли задевать голосовые связки, так как все звуки сливались в одновременную и протяжно-нескончаемую молитву благоговения моего партнера.
А под конец уже не было и этого, все, алес капут.
Воздух уже не был наполнен хоть какими-нибудь звуками, он просто шмагал туда-сюда, не задевал альвеолярного моста и прочей хрени, нет, он только жадно, как в предсмертной агонии заглатывался, и точно так же выкидывался обратно, чтобы просто остаться живым, чтобы не удыхнуться этим хлеставшим кнутом все мое сознание и тело нескончаемое наслаждение.
Истязатель моего тела и хранитель души.
Я не уснул.
Он же вырубился, когда утром уже начало светать, уснул, а я лежал, вяло раскинувшись, как после долгой изматывающей пятидесяти километровки, млел и полностью выдыхал. Даже элементарных сил на сон не было, он вытянул из меня все, абсолютно. Меня даже начало немного потряхивать после таких бурных и знойных ласк, после такого шквала выплеснувшихся эмоций, и просто запрещенных и опасных для жизни ощущений. И с каждым разом у нас все больше нагревается, накалывается и сотрясается. Переживать о том, что приестся – не нужно, однозначно это лишнее. Мы умудряемся на ходу придумать такие выкрутасы, такие углы и формы наших тел, звуков, мест и взглядов, что может не только занести, но и вынести нах тебя с лодки. В принципе, меня с Реем всегда и заносит, но и он не спокойный остается, о нет, не спокойный!
Жару мы даем друг другу, только успевай ловить.
У нас с ним бесконечная авария.
Я лежал и прижимал любимого, не спал, даже глаз не закрывал. Был, провалился в дреме на пару минут, но мне приснился кошмар, и сразу же, с пугающим вздрогом, я вскинулся, приподнялся на кровати. Рей зашевелился, но так и не проснулся. Слава Богу, пусть хоть он за нас двоих отдохнет. Я снова прижался к его родному телу, исцеловал мысленно все его лицо, изгладил все тело, и ловил его: то краткие, то глубокие вздохи жизни.

URL

31.07.2012 в 03:37

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Люблю тебя!
Умру за тебя!
Отдам всю кровь свою тебе, по каждой отдельной капле или сразу ручьями!
Как хочешь? Чего хочешь?

И когда его ресницы начали вздрагивать после пару часового сна, пытающегося заменить нормальный ночной отдых вот этими 120 минутами отруба, я чуть не умер от счастья, видя в его не то карих, не то с желто-огненным отливом расплавленных золотых глазах блики снова зарождающегося пламени. Они прожигали все мои благие мысли и чисто-невинные утренние побуждения, они выбивали всю, пусть и не очень устойчивую, но все ж хоть какую-нибудь почву у меня из под ног.
Эти колодцы, что без дна, контролировали все четкое и размытое во мне.
-Это был хороший, но трудный день, а ночь…. она, ни в чем ему и не уступала.
Сказал любимый осиплым голосом, и его тембр был так глубок и так полно насыщен, что каждый мой нерв отозвался легким покалыванием в середине.
-Да, так и было.
У меня от полноты чувств и недосыпа на глазах повисла толстая и опадающая пилена, покрывала там, как плотные и бархатные сны, что окутывают мистическим уходом из реальности в мир поднебесный, загадочный и необъяснимый. И там, в этом запредельном, я реял в пространстве эфира, полностью растворившись в глазах человека, что был напротив меня.
Вот и новый день, еще один, с ним.
Мы вернулись домой к вечеру.
Усталые.
Сонные.
Улыбающиеся.
Ребята высадили нас почти возле дома и сами разъехались по своим норкам. А мы… мы стояли возле подъезда, лыбились друг другу не как 26-летний и 30-летний мужики, а как шестнадцатилетние подростки, обезбашенные, обкуренные и безграничные во всем.
-Пошли домой? – Спросил меня мягко Андрей.
-Да, пошли, хотя…ты иди, а я забегу в магазинчик, что рядом и куплю немного провианта, а то мы вчера все на дачу забрали. Дома почти пусто.
-Да завтра скупимся.
Я подумал, и все-таки решил забежать за едой, два голодных мужика утром – не дело.
-Нет, иди, я через минут десять буду.
Рей неохотно согласился, сжал несильно мою руку и устремился к дому. Я постоял с минутку, понаблюдал за его удаляющейся фигурой, и только тогда, когда он полностью исчез из вида, развернулся и устремился вперед. Здесь было недалеко, минут три-четыре ходьбы, магазин был не большой, но самое простое и необходимое купить можно было. Я взял яиц, молока, хлеба, фруктов, овощей, сыра и устремился обратно.
Вроде и не так много всего, но руки были заняты до отказа, тем более в перчатках и на снегу – не очень удобно, но куда ж денешь нашу русскую матушку зиму? Я снова, как и всегда, поразился ее красоте и огромным сугробам, что в этом году она нам особо расщедрилась. И начал переходить дорогу, еще пару минут и я дома. На губах снова начала расползаться эта хмельная и немного детская улыбка, а как не разулыбаться вспоминая радужные шутки любимого, что кидал мне их все время после своего не утреннего пробуждения? Не устоишь никак! Я был немного заторможен, и очень уставший, и так хотел спать………..и не увидел я машины, что рванула из-за поворота, и ее не включенных фар, нет, я только ощутил резкий, острый толчок в правую сторону и все начало уплывать мгновенной линией мрака. Боли не было, нет, только ….почему все стало так тихо??? Тишина и темнота, и все…….Холодно………Сознание начало уходить, оно исчезало, как дым от костра, который уплывает в небо и ничто его не удержит…………..Нет, нет!
А Рей?
Где он?
Гдееееееееееее??????????

Андрей.

Я зашел в квартиру, быстро разделся и метнулся в ванную помыть немного холодные руки. В машине Лешки было тепло, но, видно, сказывалась почти ночь без сна, и тело немного потряхивало. Сегодня никакого секса! Точно! Решил я сам себе, а затем весело рассмеялся. «Да уж, планируй-планируй» говорил мой внутренний голос, и мне правда стало смешно. А если Крис захочет, откажешь? Ага, да, точно откажешь, сам и брошусь на него. Да уж, и куда пропал вечно скрытый и неулыбчивый мужчина? А Бог его знает, но хорошо, что он исчез, а на его месте появился светлый, необделенный, постоянно улыбаящийся и смотрящий в будущее с надеждой пацан.
Я вышел из ванной, зашел на кухню, выпил стакан воды и устремился в спальню переодеваться. Поздно, есть не хотелось, только в постель бы скорее и уснуть.
Крис изменил во мне все, абсолютно все: и мои привычки, и вкус в еде и одежде, и в контроле над собой, и в реакции на людей, и вере в жизнь – да не осталось практически ничего, куда бы ни всунулась его сильная и решительная рука. Я научился, ну ладно, учусь, верить людям, не искать спрятанного там подвоха, не ищу наперед выходы и не просчитываю ходы на месяц вперед. Я улыбаюсь, честно и искренне, я нужен, ни за что, не из-за чего то, а просто так.
Вот я, вот он такой каков есть, и весь я его, со всеми своими патрохами.
Сложно даже поверить, но я нужен кому-то, только я сам, не отец, не его связи, не деньги, не ночи секса, а я, со своими прибамбасами, и очень сложными, между прочим, но нужен. И кому? Тому, кто нужен мне. Кристиану.
У нас не все легко, вижу, знаю, чувствую. Но, это все так просто по сравнению с тем, что было у меня в жизни. Вернее с тем, что в ней, в жизни этой, толком и не было…ничего стоящего и не было. Только пустота. А он наполнил ее всем, абсолютно всем.

Искренняя радость.
Мальчишеский смех.
Взрывные ночи.
Наполненные смыслом дни.
Простота во всем.
Тепло семьи.
Большое в малом.
И любовь внутри.

Можно ли еще чего-то хотеть? Ну, ревность. Да, и что?! Зато миримся как!
И что, что не умею я открываться полностью, Крис научит!
И не все он сечет сразу, но как дойдет, то и не успеешь за ним, каков шустрый!
А как умеет затягивать?!! Выхода нет!
Сам Он и есть МОЙ ВЫХОД!
Выход на волю, на свет, на свободу, на вечное и реальное. На поразительно прекрасное и вечное. Даже, если это и уйдет, но память будет всегда. Такое не забывается, оно не стирается, не испепеляется. А говорят, что пидор – это грязно. Говорит тот, кто не видел, плюется там, где и не был.
Это самое чисто-идеальное, что только может быть в этом мире иллюзии и порока.
Я устало плюхнулся в кровать, раскинул руки, как статуя Христа Искупителя в Бразилии и так вот думая и балдея от всего в моей голове я начал немного дремать.
Крис, ранимый…
Он такой органичный во всем, такой простой и естественный, такой безыскусственный всегда.
Хочу видеть твою проказливо-озорную улыбку.
Ласковую. И немного шкодливую. Но только его.
И где он так долго?
Да, что ж ты так тащишься, дорогой?

URL

31.07.2012 в 03:38

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Я вскинулся, приподнялся на локтях и схватил мобильный, глянул на время. Прошло уж полчаса. Я снова лег и стал ждать, но чем дольше я лежал и пытался успокоиться, тем сильнее и стремительней на меня накатывала паника. В конце концов я снова взял телефон и нажал на звонок.
-Ваш абонент находиться в зоне недосягаемости.
Я слетел с постели, схватил одежду и в мгновение ока натянул ее на себя.
-Черт, Крис, где ж ты так долго, уже час прошел. Я снова попытался дозвониться, но ответ был тем же. Когда прошло еще минут десять и ничего не изменилось, я начал метаться по квартире, как загнанный зверь.
-Твою ж мать, да что происходит?
Затем я стремительно вылетел в коридор, схватил куртку Кристиана и помчал на улицу.
-Мне нужно зайти в этот гребаный магазин, какой из них, их здесь много. Я остановился на пару секунд, начал осматриваться.
-Боже, Крис, на кой хрен ты пошел туда? И чего тебя понесло?!!!
Я был безумно зол на него, и растерян, и дерган, и …что ж делать?
Так, спокойно! Паника нам не нужна! Не поможет! Это только мешает трезво и ровно думать!
Но как тут спокойно думать, если уже прошло почти полтора часа, Криса нет, мобилка в отключке и в голову лезут Бог знает какие мысли?!!
Я побежал, почти полетел так быстро и проворно, как только мог.
И затем я увидел машину скорой помощи, и человек пять прохожих и ….

О, нет, пожалуйста, нет!

Я слышал крик, очень громкий, испугано-режущий, почти оглушивший меня.
Это же мой… мой крик… и мой Крис… Почему???!!!!!!

Было ли мне больно? Нет, больно не было. Больно – это когда болит, а когда лопается все и разрушается мир – это анормально. Все внутри взлетает в воздух миллиардами незаконченных мыслей, дрожащих и едва удерживающихся почти призрачных надежд, и столько этих « может»……может ошибка, может сон, может страх, может…. А может конец всему.
Человек.
Как все-таки он подневолен… и зависим… и связан… и раб судьбы…
Один неверный шаг, одно движение в сторону – и ты пыль…ты ничто…ты потерял себя.
Я не мог поверить. Нет. Этого всего нет.

ПОЧЕМУ так, ГОСПОДИ?

Зачем так с нами? Ты проверяешь нас на стойкость? Или мы должны доказать истинность и искренность наших чувств, помыслов, счастья?
Мы должны снова и снова страдать? День за днем умирать и снова возрождаясь гибнуть? Ведь ты нас проверял… мало? А сколько еще? И как долго? И стоит ли эта жизнь хоть одного гребанного медяка?
Стоит?
Я не знаю.
Наверно, стоит, наверно…
Но когда ты сползаешь вниз по больничной стенке, как выхарканная сопля какого-нибудь урода, когда ты просто втоптанный им же в помои самого вонючей дряни, ты не так сильно уже и уверен в чем либо.
Я знаю, точно знаю, что если сердце Кристиана остановиться в той, стирильной и холодной комнате, мое остановиться тоже. Оно, мое сердце, там, у него в груди, а его - в моей. И что толку просить Бога, чтобы он забрал меня, и оставил его в живых? Какой смысл? У НАС ОДНА ДУША НА ДВОИХ!
Нам порознь – нельзя! Мы уже не сможем, это я знаю.
Он дал мне смех.
Он возродил во мне веру и дал мать.
Он…..
ОН МЕНЯ ПОПРОСТУ ПРИРУЧИЛ!!!
Я впервые в жизни стоял на коленях и рыдал. Никогда, даже будучи маленьким пацаненком я не плакал, нет.
Что толку от слез? Соль, не более. Это камень, дробленный, мелкий, закристаллизованный и треснутый, а мне нельзя расслаиваться, нет, только весь я в одном сжатом кулаке.
Что толку от слез? Вода, не более. Это просто жидкость, это одна из ее форм проявления – или в газе, или во льду. Так я и жил в холоде и застывшем куске, имя которому одиночество.
Что толку от слез?
Что такое слезы?
Крик из нутрии, не более?
Я размазываю эти крошечные камешки по белому от муки лицу, эту стекловидную жидкость в роняющей форме, и понимаю, что такое давиться ими, заглатывать их в себя, захлебываться ими и их же пить.
И молюсь.
Я молюсь, нет, не красиво и сильно, не яростно и напористо, а молчаливо. Там внутри, у меня идет разговор-молитва с Богом, наше с ним совещание. Он мне задолжал, ох и задолжал, много, очень много, несказанно и чрезвычайно глубоко он меня истязал.
Нет, не Он, не Бог, я сам себя так, просто, я не покорился, не принял все безропотно и молча, я состязался с ним в вечной борьбе, не сдавался, не пресмыкался, и вот результат. Там, у самой основы отбивания ритмов я мог вырвать и искоренить у себя что хочешь, я мог все вынести сам у себя – мог. А вот Крис – не я, это другая сущность. А я ведь влился в нее, сплелся, стал частью иного, и как теперь воевать?
Никак.
Теперь я не боец.
Я им никогда и не был.
Что я хотел доказать? Что я особенный?
Так мы все здесь такие.
Я глупец.
И теперь я просил. Я молил. Я умолял.

Впервые в жизни я умолял.
Впервые в жизни я плакал.
Впервые в жизни я стоял на коленях и не был горд.

Я спал в больнице, там я и надеялся, там я и ждал, там я и жил собственно последний месяц.

Кристиан был в коме.
Выживет ли - никто не знал, придет ли в себя – тоже самое, будет ли помнить – аналогично.
Все время приходил Сашка, Лешка, Славка. Люди потоком, конвейером проносились перед глазами, появлялись и исчезали. Я плохо помню. Мать, как и я, почти жила здесь. Благость, друзья у Криса были друзьями, так что как-то ее кормили, иногда даже домой поспать затаскивали. Я почти не спал, это стало такой пыткой и бичеванием, что смерть мне уже и не казалась чем-то страшным. Когда, ты умираешь при жизни, то все начинает менятся, ты понимаешь каждую мили-мили вещь, каждый взгляд, каждое счастливое мгновение в пространстве. Ты становишься зрячим.
Вот!
Только теряя – ты ценишь.
Парадокс людского.
Я вспоминал все, абсолютно все, что только мог вытащить наружу мой адски заточенный мозг, он был так сильно воспален и так яростно заострен, как самый жалящий кинжал. Ни один яд в мире не мог приносить таких конвульсий, как невозможность припомнить хотя бы маленькую, самую ничтожную деталь из нашего совместного прошлого. Как можно позволить себе упустить вспышку памяти из нашего недавнего спора или ревностной обиды? А его детскую наивность и прошение ласк? А свободу в очах в полете байка? А неподдельную радость и шок при виде меня после разлуки, там, нас стоящих и неверящих своим глазам и обретающих вновь соломенную веру в совместность всего? А… и сколько этих «А»…тысячи миллионов крупинок памяти.

-Андрей, ты должен хоть что-то поесть, - услышал я усталый и почти больной голос матери. Нашей матери: его и меня.
И даже это он мне отдал.
Я повернул тяжелую голову, натянул какое-то подобие улыбки, обнял ее одной рукой и прижал к груди. И что ей сказать? Держись? Все будет хорошо? Он вернется?
А я знаю?
-Я не голоден. Спасибо.
-Рей, так нельзя. Один мой сын в коме, я не хочу потерять и другого. Он дорог тебе, знаю, теперь знаю, думала, что и раньше знала, но не нет, не понимала и половины. У меня муж недавно умер, теперь вот….Андрюшка…- Она не смогла до конца договорить, слезы просто застилали ей ЕГО глаза. Да, у любимого глаза матери: чистые, простые, доверчивые и наивные. Я никогда раньше не видел таких вот глаз. Там столько искренности, и естественности, и доброты. И одни такие вот глаза в слезах, другие - закрыты. Увижу ли я еще хоть раз в тех, сомкнутых, обещание на вечность и призыв к любви.
И я уткнулся лицом в ее волосы, я прижимал ее голову так сильно, до боли к себе, снова и снова, и опять внутри все стенало от ломки, ломки по одному единственному, все ходило ходуном, тряслось и кричало. Оно пилило меня там, разрывало на части и снова убивало.
Любимый…
А я ведь не сказал ему этих вот трех элементарных слов. Не прошептал, и не прокричал, и не выдохнул даже.
Он не услышал. И как ему теперь там, не зная этого? И пусть каждый мой жест говорил ему об этом, и любой взгляд искрился и изливался тем же, а мысли – они были переполнены только им, но губы этого не прошептали.
Я молчаливо всхлипнул.
Боже!
Он же там один…

URL

31.07.2012 в 03:38

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Я оставил его одного, пусть и Сашка там сейчас, пусть, но меня там нет, и он не знает как сильно я …..его.
Я мягко, но быстро отстранил уже затихшую женщину от себя, поцеловал ее в обе щеки и начал подниматься.
-Мне нужно к нему, я должен идти.
Сашка выгнал меня из комнаты Криса, чтобы, мол, он побыл с ним наедине, но, я то хорошо знаю, что он хотел чтобы я отдохнул, поел, отошел, но это не срабатывает, мне только хуже, намного хуже. Без Криса мне душно и холодно, мне перекрывает дыхалку и я дохну, как тварь последняя. Издыхаю и падаю, падаю, падаю.
Такого не было никогда раньше.
Возле Кристиана я изменился, да, я стал мягче, да, более… слабым и сильным. Слабым – так я начал проявлять свои чувства и перестал их скрывать, стесняться и показывать, и да, я стал сильнее. Сильнее, ибо я поверил, открылся, и я не боюсь всем сказать об этом, проорать каждому отдельно и всем вместе. А что толку?
Лишь одному это нужно, а он не услышит, не увидит и не коснется.
Я бежал в комнату, влетел и чуть не упал на Сашку.
-Ты что, уже и на ногах держаться не можешь? Ты ел?
-Сань, прекрати. Я сам разберусь.
-Чего ж так летел? Не обижу я ….о, Боже, что ж то так у вас все, как не у людей нормальных?
Последние слова он почти прошептал горько и грустно.
-Я так верил, так ждал…и вот. Думал, хоть у него получиться выкарабкаться и стать счастливым.
-Он еще не умер, не стоит его записывать в ряды мертвецов. – Сказал я совсем чужим голосом, и сам его не узнал.
Сашка тяжело посмотрел на меня, покачал отстраненно головой и добавил:
-Ты должен честно взглянуть правде в глаза, у него нет шанса. Нет. Он месяц в коме, и это может продолжаться еще вечность, а может никогда и не закончиться. И хорошо, он придет в себя, что дальше? Ты понимаешь, что тебе нужно жить? Я не тиран, не хочу делать тебе еще больнее, но ты сейчас себя просто убиваешь, ты это понимаешь?
Я тяжело дышал, я понимал, что он прав, но еще я понимал, что он не имеет права забирать у меня надежду. Не имеет он такого права, ему никто такого не давал. Он Бог? Он судья? Он пророк?
-Саша, уйди, и я не хочу больше этого слышать. Ты меня понял? Кристиан – жив, и у него есть шанс. Какой бы ничтожный он не был, но шанс есть.
-Шанс есть, но еще – я тебя в таком положении видеть не хочу. Ты ему живой нужен будешь, когда он проснется, а ты на этого «живого» уже почти не смахиваешь. Нужно хотя бы есть и спать, а не вырубаться от безсилия.
Я подошел к кровати, посмотрел на почти серое лицо, пепельное, если быть точным, худое, почти…..нет, не почти, все ж живое, и коснулся его теплой руки. ТЕПЛОЙ! Там есть жизнь, какая бы она не была, но жизнь!
Мой почти мальчишка просто спал, он очень долго и отстраненно отдыхал. Мой красивый и родной парнишка, он выглядел сейчас не более чем на восемнадцать лет. Исхудавший, измученный, перенесший не одну операцию, почти бездыханный, но живой, и теплый. Если нужно, я буду греть его вечность, буду вдыхать в него жизнь столетия, буду обнимать и прижимать его бесконечность. Если так нужно, то я буду. Именно он так меня научил, отдавать все, ибо ты любишь.
У меня снова подкатил огненный комок к горлу, зажал там все, как скальпелем, и полоснул по самому живому. Я просто повалился на деревянные колени, почти, что упал, и прижался к ладошке любимой. Обцеловывая ее, лобзая, баюкая ее и прижимая к сердцу битому, ждущему и молящему.
-Никто не отберет тебя у меня, никто, и никто не знает, как нам вместе. Правда? Нам так хорошо, так тихо, так свободно. И ты не уйдешь, да? Ты ведь не оставишь меня, милый, ты же не сможешь там без меня! И как ты там будешь, где холодно и темно? Ты такой доверчивый, а я… И мы ведь еще не успели столько всего….ничего, практически и не успели…..А я….я так хотел поехать в Америку, и взять тебя, и там пожениться… Ты знаешь, там официально можно это делать, но ты так ушел,….так…- Я умолк, воздуха не хватало, и не слышал, как Сашка вышел и тихо прикрыл дверь, и не понимал, что омываю его руку болью влажной из глаз своих, ничего не слышал я и не понимал. А когда захватил снова воздуха в легкие, кое-как смог снова писать ему свои письма устами, ибо руки мои дрожали и вливались своими пальцами-потоками в твою кожу. Как же мне влить в них силы? Как вернуть тебя?
-Ты помнишь, как ты спрашивал меня, что ты можешь для меня сделать, что бы я был счастлив? Ты помнишь? Так вот, ты можешь, только ты один и можешь!!! Только в твоих силах заставить меня снова поверить, правда, ты все можешь…! Прошу тебя, умоляю!!! Не уходи! Пожалуйста! Я не знаю, слышишь ты меня или нет, но не уходи. Не слышишь – почувствуй, а нет, так проснись и увидь, или просто вдохни. Что-нибудь, умоляю, хоть как-нибудь. То ты сдыхал, а теперь я эстафету перенял, что же у нас все так сложно, мой милый, так сложно.
Я умолк, а он молчал, конечно, он молчал, он был не здесь, почти не здесь. Где же он был?
Наверно, я уснул, там, у его ног, на холодном полу, в больничной палате, с моим Крисом.

Прошло 3 месяца.

Я спешил на работу, очень спешил, не успевал даже выпить кофе. Как всегда опаздывал, так как вчера полночи ворочался и снова не мог уснуть, а когда засыпал, почти под утро, просыпался весь усталый до чертей и измученный, как после смертельной битвы. А истина где-то между прочим, ведь там, в своих снах, я вел постоянную и тяжкую битву, за чью-то дорогую моему сердцу и бесценную жизнь.
Я вернулся месяц назад к Сашке в салон, а что толку в том, что я днями и ночами сидел в больнице и подыхал? Ничего не изменялось, состояние Кристиана остановилось на какой-то отметине и замерло, просто застыло в определенном кусочке времени. Я перестал стенать, начал заново работать, конечно, каждую свободную минутку я был с любимым, но улыбаться перестал. Мама тоже немного свыклась, стала ездить на дачу, на огороды, мы вообще очень сильно и близко с ней сошлись. Она много рассказывала о своем муже и детстве Криса, показывала все фото и озвучивала любую ситуация, и я так ей доверял, как никогда бы раньше даже представить и не смог. Япочти проживал с ней жизнь любимого её же устами. Лешка боксировал, делал успехи на боевом поприще, Славка женился, и молодая чета ждала ребенка, с Сашкой мы тоже очень сблизились и он стал расширять ассортимент товаров, постепенно переходя и на машины тоже. Конечно, главным атрибутом были байки, но у меня работы появилось не початый край.
Кристиан.
Прошло четыре месяца со дня аварии.
Мне было тяжело вспоминать все. Это был не просто кошмар, это была самая, что ни на есть пекельня, кромешная и пустая бездна, вечная засасывающая тоска и мука.
Я снова вспомнил, каково это брать себя в кулаки, встряхивать и подзатыльником заставлять как-то жить. Я должен быть сильным ради нас, я должен! За нас двоих должен. У меня нет права сдаваться, нет, не бороться, вовсе нет, как здесь бороться? С кем? С собой? Я должен верить, очень сильно верить, так, как научил меня Крис.
Я каждый день сидел у его кровати, я мыл его, обнимал, касался его волос, рассказывал все обо всех, даже самые мелкие детали происходившего вокруг, и я знал, он слушает. Он всегда меня понимал и слушал, и сейчас – еще более внимательно и ….это нужно было мне, это нужно было ему, НАМ это было необходимо, как воздух.
Я поднялся, сжал, как и всегда его тонкую руку, наклонился и прижался губами к его едва теплому рту и вышел. Реанимационное отделение находилось на третьем этаже, после хорошего ремонта оно производило не такое и ужасное впечатление, как пару месяцев назад, мы решили подняться в глазах? Кто-то проспонсировал, и этот кто, скорее всего Сашка, но я молчал, и он молчал, только обменивались мы молчаливыми и понимающими взглядами, грустными улыбками и понимаем внутри. Здесь не о чем говорить, можно молиться и ждать, а трепаться?
Я уже выходил из посветлевшего коридора больницы на улицу, как у меня вдруг зазвонил телефон. Отец.
Я застыл на месте, секунд тридцать втыкал на дисплей, нажал кнопку отбоя и огляделся по сторонам. Странно, все эти пять месяцев после моего внезапного исчезновения меня никто не трогал, не искал и не звонил, и именно сейчас этот звонок.
Очень странно. А ведь отец никогда и ничего не делает просто так.
У меня вдруг в голове что-то щелкнуло и крутануло.
Нет! Не может быть! Это случайность…нет, только не это!
Не уж то он виноват в том, что произошло с Кристианом? И почему мне это пришло только сейчас в голову? Стресс? Транс? Отключка от всего? Может быть, но, просто, это же был несчастный случай…зима…снег…гололед…
Твою ж мать, Боже! Какой я идиот! И какой нахрен несчастный случай!!! Это же…
Я дрожащими пальцами нажал на вызов, перед глазами замелькали знакомые цифры, пошли гудки и я услышал голос ада.
-Алло, Рей?
-Да, это я. Ты звонил?
-Да, я звонил, почему сбросил? И где твое «привет», «как дела»? Так официально, после такой вот разлуки.
-Мне не до формальностей, и твои дела меня не особо интересуют, как, впрочем, и тебя мои. Что ты хотел? Не просто ведь так звякнул.
-Значит, если отец звонит сыну, то должна быть и причина? Пошло так выходит.
-Уволь меня от всей этой хрени и перестань ломать комедию. Мне – не стоит говорить о пошлостях. Что нужно?
-Я хотел спросить как у тебя дела? К нам не собираешься? Да и встретиться я хочу, воочию на тебя посмотреть.
Я глухо хмыкнул и еще раз огляделся по сторонам.
-Где ты парканулся? Знаю, что здесь. Куда мне подойти?
-Стой на месте, я сейчас подъеду.
-Хорошо.
Через минуту к нам подъехала очередная черная тонированная игрушка отца, и я, не ожидая приглашения, влез внутрь.
Я сел, напротив. Раньше, я всегда садился с боку, чтобы меньше видеть глаза отца, не хотелось там видеть все черноту, но сегодня мне очень нужно было найти ответы. Хотя, я их знал, и от этого знания мне хотелось выть бешенным и голодным волоком.

URL

31.07.2012 в 03:39

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Я устремил прямой взгляд на отца, черт, даже язык не поворачивается так его называть, « на этого чужого человека» и спросил:
-Авария была делом твоих рук?
Мужчина пакостно и резко улыбнулся:
-Авария твоего дружка? С чего ты взял? Неужели ты думаешь, что у меня нет никаких дел, как только всякое отребье анулировать?
У меня сжались кулаки, и я стал напоминать разъяренного бычка на родео:
-Слова подбирай, когда о людях выражаешься, ты у нас слишком ученый и воспитанный, так что извилинами своими пошевели, а вдруг и нормальную лексику припомнишь. Вокабуляр свой нужно обогащать чем-то нормальным. А то кроме слов « отребья» и «шваль» больше ничего и не звучит, стареешь? Или тупеешь?
Глаза напротив помутнели, там зажегся такой нехороший огонь, что можно было и окоченеть, но мне было по такому огромному похеру, знал бы кто как.
Мы сидели, наши глаза вели немую и смертельную битву.
-Отец, я знаю, что это твоих рук дело, и высокопарных фраз типа « кровь, честь и достоинство» кидать мне не стоит. Ты – мразь, и ею всегда и останешься. Может всунуть свою наследственность глубоко и основательно себе в задн-цу, и идти нахр-н. Ты, с-ка такая, всю мою жизнь поганил, с самого детства все ломал. Ты хоть понимаешь, что некоторые умеют и создавать что-то, строить? Если ты не умеешь быть просто человеком и жить, то не порти, не стирай с лица земли. Я не твоя игрушка, и никогда ею не буду! И ты не сможешь меня контролировать! Никак! Мог бы, но то, вернее тот, кто был мне важен, кто стал моим светом и ниточкой, за которую я держался, сейчас лежит вот здесь!!!
И я ткнул пальцем на окно больницы, где лежал Кристиан.
-Теперь – все. И знаешь что еще? Я тебя не боюсь, вовсе нет. Что ты мне можешь теперь сделать? Ублюд-к! Да таких отстреливать нужно, как собак одурелых, псов поганых. – Я разошелся не на шутку. Всю жизнь я терпел, и контролировал, и сдерживался, я закрывал свой рот и уходил, я не пытался кричать и мстить¸ но я устал. Я задолбался прощать там, где это не нужно, я задрался давать туда, где это не понимают и не ценят, нах-й мне это все!!!! Но, когда-нибудь и такому почти каменному терпению приходит конец.
-Ты думаешь, что ты всесилен? А что ты можешь? Что? Убить? Отобрать? Унизить? Так это все могут!!! А вот поделиться, простить и дать жизнь - нет, это что-то! И там, там, да, именно там, лежит человек, кто меня научил жить, а не подыхать, как бешенная псина.
Я умолк. Но прорвало другого:
-Ты неблагодарная сволочь, я тебе давал все, потакал прихотям, разрешал делать что хочешь, и вот! Ты не думаешь, что в этой жизни мы должны не только брать, но и давать? Или ты привык делать все, что вздумается? Все, что бы я ни делал, это только для тебя и твоего брата!!! Но, ты думаешь только о своей заднице! А Я? А мать? А честь семьи? И..
-Да пошел ты со своей честью! Ты людей убираешь из жизни моей! А ты знаешь, что у «мраси» есть имя? И мать есть? И он – не твоя игрушка! Ты ему жизнь не давал, так, кто тебе позволил ее забирать? КТО???!!!!
-Я его по-хорошему предупреждал, я говорил с ним, но если у твоего умника, нет мозгов – то это не мои проблемы. Он мог взять столько денег, что и его детям хватило, но дыбил твой храбрился, вот и получил.
Я сидел, как трахн-тый в мозг парень, и все. Крис знал? Он разговаривал с отцом? И молчал? И…..глупый, он пошел на это зная и понимая?!! Нет, все-таки не понимая, до конца – нет, не понимал. Бог мой! Выходит…я, только я виноват в том, что он там лежит. Как мне стало хреново, как тошно, и как больно. Если бы меня не было в жизни его, он бы жил, он бы улыбался, он бы….
-Значит так даже. Что ж….. – Я немного запинался, но помолчав пару секунд и взяв себя в руки, я прошипел: - А теперь послушай меня, внимательно. Если его жизнь оборвется, я тебя сдам со всеми потрохами. Ни один суд и судья тебе не помогут, поверь. Я знаю достаточно, что б ты до смерти гнил в тюрьме. Так что молись, честно, усердно и прилежно. И ищи докторов, ибо, не дай Господь с ним что-нибудь еще случиться – и ты покойник.
Я криво улыбнулся, влепил ему прямой взгляд и выдохнул на конец:
-Сына больше у тебя нет, это запомни, отец у меня умер, хотя, это давно случилось, но я боялся себе в этом признаться. Что ж, время пришло. И, Сашка, а ты его знаешь, знает тоже, что и я, и у него все запечатлено письменно, так что, даже если ты и меня уберешь, сам еще быстрее подохнешь. А с Саней, шутить не стоит, он тебе не по зубам, не то, что мы, «шваль», так что теперь – ты в полном дерьме. Сам себе яму давно рыл, я упускал, я на все закрывал глаза, но хватит людям жизни ломать, хватит. Так что – напрягайся, сука. И ищи докторов.
Я, на удивление спокойно и медленно вышел из машины, расправил все видимые и невидимые складки на пальто, выдохнул резко воздух и устремился обратно в больницу.
Когда я снова вошел в больничную палату, возле Криса крутилась молоденькая и хорошенькая медсестра, она меняла ему постельное белье, переворачивала его немного, что бы поменьше было пролежней, что-то натирала, колола и капала. Стандартный набор всякой больничной хрени от вида и количества которого в животе скручивало в тугой узел: бесконечные капельницы, уколы, пилюли, анализы, обследования, обходы и прочая ерунда. На теле любимого остался хоть один живой кусок не испоротой плоти? Я стоял в стороне и смотрел на лицо. Такое бледное, почти прозрачное, и такое родное. Он изменился до неузнаваемости, кожа и кости, застывшее выражение печали и тоски.
Когда девушка справилась со своей работой и ушла, я, наконец, смог спокойно подойти к нему ближе. И что сказать? Отругать? Похвалить? Убить и убиться самому?

-Крис, что ты наделал… Почему ты молчал? Боялся, что я уйду? Защищал меня?

Как глупо, как наивно, но как человечно, как искренне, и как самоотреченно.
Последние два-три месяца я не срывался, держал себя в руках, почти привык, но сегодняшний разговор так меня остро всколыхнул, так яростно и зло взбудоражил, так зацепил, за самое живое и глыбинное, что я не мог держаться, и не мог….Господи, он предлагал ему деньги…откупиться….продаться или купить….как вещь….как мусор ненужный…..как можно покупать людские души, людские доли и их судьбы??? Мерзко, гадско, тошнотно и гнусно. Вот и покупают все….но не все продают, не все! И здохни ты, падло, умри, что хочешь делай, а не купишь ты то, что есть между нами, и всегда будет, будет, будет!!! И пусть вот так, почти окоченело, но есть это все, живое вот, наше. Есть.
Я наклонился над любимым, схватил его за шкирки и начал трясти, прижимать к себе, зарываться – отстранятся и снова трясти, глупо, бессмысленно, но руки сами делали то, от чего стонала суть моя, выблевывала свои переброженные соки боли и понимания безвыходности всего.
Я трусил его, как зеленую грошу, как плод самый сладостный и желанный, но такой далекий и недостижимый, и он все никак не хотел падать мне в руки мои, не хотел пробуждаться от своего долгого сна.
Я тряс его, шмагал и прижимал, надрезано целовал и умоляюще просил, просил просил, умолял.
-Милый мой, любимый, вернись, я так тебя люблю, пожалуйста!!! Я так виноват, так сильно виноват перед тобой, прости меня!!!
Любимый!!!

Ты знаешь, у меня в душе потоки соли:
Разъедая сердце – трогают тебя?!!
Ты – неприкосновенный, и ты – неимоверный!
А я? А я – никто. Ну, кто он – я?

Я призрак, я вещичка, я тряпка под ногами
Я вешалка в шкафу – пылится что, торчит.
Я никому не нужен, вчера, сегодня, далее…
Я разрывал сознание, которое дымит.

Зачем я так безумен в твоем слогу черчения?
В тебе - так зарываюсь, что выход потерял!
Прости меня, мой Боже! И, может, хоть в молении
Я душу успокою, что так тебе вверял.

И так любим - я знаю, и я приму любую
Награду иль наказанье, но лишь бы от тебя!
В своем пылу отчаянья, я грежу о венчании
В его ладонях милости единого Творца.

URL

31.07.2012 в 03:39

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Да, я готов был умереть, теперь вот и не боялся, а что толку жить без жизни? Как без нее жить? Эта жизнь повисла на моих руках почти бездыханной куклой и болталась….болталась….болталась….

Я почти мертвецки пьяный от тусклости и безпросвета припал к его губам, отдал им свой поцелуй, обласкал его веки и мягко опустил на ложе. Затем повернулся и вышел.
Я не знал, что лучше, что бы он открыл глаза и узнал, что он инвалид? Или, чтобы так вот, именно так продолжалось вечность? Бесконечность? Растленное и непокорное время?
Как жить, зная, что ты сам виноват в гибели самого огромного куска своего же сердца? Что твои ногти рыли ему могилу? Что твои губы дурманили сознание единого? Как с этим жить? А я сегодня это узнал… Я хотел умереть, именно сегодня я захотел уйти: из-за осязаемого стыда, из-за редкостного своего малодушия, из-за недальновидности детских помыслом и ёбан-го мления в облаках.
Того, из-за кого готов издохнуть, и сам вот так…
Это в книгах все быстро и просто, там время стрелой и незаметно летит, там, оно на страницах мелькает, как крылья птицы в небесах – молниеносно, а здесь, в моей затянуто-скрипучей и разъедающей жизни и вывихнутой не туда реальности все не так.
Каждый день яремных пыток, каждую секунду понимание, что он там, без тебя, и из-за тебя! Каково это?
Я начал готовить, почему – и сам не знаю, может, чтобы занять себя длинными и одинокими вечерами, а может, доказать самому себе, что я еще на что-то годен, а может - ….нет, не может, я просто должен этому научиться!
Он бы порадовался. Я знаю.
Но, я так и не научился: все еда была не просто дрянью, а одним и сплошным куском кирпича, твердого, холодного, красно-коричнегого, уродского, не съедобного. Но я все равно готовил.
Я как раз мыл посуду, было уже девять вечера, днем была жара.
Зазвонил яростно телефон, звук его скулежа прорезал тишину мелкой трелью, и не затих до тех пор, пока я не подошел и не ответил на вызов.
-Да, алло. Да, это я. Все верно. Что? Я не очень понял, повторите еще раз. ЧТО??? Когда? Как?!!! .....А,…да,…Я буду, да-да, я сейчас же буду.
Я бросил трубку, бухнулся своим задним местом на стул и замер….До меня еще не совсем дошел смысл услышанного и я невнятно откупоривал свои мозги для новой информации.
КРИС ПРИШЕЛ В СЕБЯ!
Я ехал очень быстро, так, как только мог: нарушал правила езды на светофорах, почти вытолкал водителя на стоянке, чуть не сбил прохожего на лестничной площадке, но перед дверью палаты остановился и замер в страхе.
Четыре месяца – это не пару дней. А для меня они вообще годом тянулись.
Я резко выдохнул воздух из легких и медленно вошел внутрь.
-Он …спит, ведь, спит?
Я вопросительно посмотрел на медсестру, и она утвердительно качнула головой.
-Да, он уснул, но вам не стоило сегодня так поздно приезжать. Он только пришел в себя, и он слаб. Ему сразу же вкололи снотворное, чтобы не было еще одного удара от шока, так что…может, вы домой?
-Нет, спасибо, сегодня – я хочу остаться с ним.
Она, судя по ее выражению, не соглашалась с моим решением, но выгнать меня не могла, и вышла пока из палаты.
Всю ночь Крис спал, я почти нет, нервничал очень, боялся пропустить пробуждение, или наоборот. Но, под утро меня сморило.
И я покоряюсь этой усталости, этой сонной дреме и хоть какому-никакому отдыху, я должен иметь силы встретить твое восходящее лицо, и иметь мужество встретить твой новый, пока мне неведомый взгляд. Я должен снова стать сильным и сдержанным, твердым и стойким, а льнущие переживания отдать тебе, ведь это твой удел. Я – нет, я снова твердый гранит, а ты моя липкая глина.
Моя голова на твоих коленях, очень тяжелая, как оборвавшийся груз с канатов крана, и рухнувшая вниз, туда, в пыль, на множество осколков, но я поднимаю ее, и я откупориваю эти…мои? Да, мои заплывшие от дремы глаза и я ныряю в тебя, со всего разбега, с такого яркого прыжка, что в голове начинает кружиться круговорот чувств, этих почти забытых и вот-вот вспоминающихся….до полоснутой боли миговых и таких знакомых и родных. Ближе и теплее тебя разве может что-то быть? А ведь глаза твои – они мои, ты отдал там все в них, еще тогда отдал, и не заберешь уже никак! Не отдам, мое, все это буду затаскивать к себе в грудки, буду слепливать воедино и питаться этим вот, твоим-особенным по-детски простым естеством. Мог ли я когда-нибудь поверить, что так увязну в тебе? И так долго боролся с собой, так яростно и фанатично откидывал в сток все свои `ощути нас вместе, запрещал своему сердцу излагаться, затыкал ему рот вонючим и старым кляпом предрассудков и страхов. А мысли? А мысли завязывал на узлы и скрутил в бараний рог, да толку? А они отматывались назад, раскручивались спиралями по оси и обратно, ввергали меня в ураганы запредельных иллюзий и одной единой, самой элементарной мечты – быть с тобой, хотя бы раз, всего одно касание к твоей душе. А там, там и умереть не страшно. Так думалось, так гадалось, но если кто-то вошел в твое полностью, если ты так влетел в кого, то назад дороги нет, и не хватит раза, не хватит, не жди. Мы вот вместе почти два месяца были воссоединены, а что? Ничего, мало.,. почти ничто. Вечно голодным без тебя мне ходить, вот что. Ты меня раскупорил полностью, все мое оголил, наружу вытащил – и я вот он, такой.
А сейчас я снова могу дышать. Одного твоего взгляда хватает для наполнения, хватает, клянусь тебе. И хоть усталые твои очи, тусклые и больные, но мне и этого достаточно, правда, и этого хватает, лишь бы нырять в них и выныривать, заплывать за буйки и плыть вольным или любым каким стилем, и это все.
А ты улыбаешься, так грустно, да нет же, не грустно, счастливо…ты время вдали понимаешь? Знаешь, как долго мы вдали? А теперь и нет, мы рядом, понимаешь?
Я буду твоими ногами, буду, тебе не нужно ходить, ты и не сможешь… А нужно, стану носить тебя на руках каждую секунду жизни, так нужно, ты так делал, ты давал… Помнишь, ты спрашивал, что сделать, что бы я был счастлив, помнишь? Просто быть со мной… Не ездить на мотоцикле, нет, и не готовить еду, хоть и любил я, не нужно мне денег и шмоток, и сокровищ не надо, только тебя одного, голого, больного, с бьющимся бы сердцем и родными глазами… Сможешь – пройдешь, а нет – потащу тебя, захочешь – полетим, а нет – я понесу, захочешь – умоемся слезами, а нет – зальемся смехом. Только твоя душа, сердце детское и простое, улыбка из нутра мне нужна, беспричинный блеск в глазах, и любовь отданная просто так.
И ты меня понимаешь, вот сейчас понимаешь, и все чувствуешь, без слов умных, без жестов внушительных, улыбаешься мне и просто дышишь. Нужно, научимся есть вместе, заново, и держать ручку, и писать, и говорить, и все что захочешь, а нет – и так будут. Думаешь, я боюсь? Нет, ты так не думаешь, ты знаешь, я твой, только твой. И ты протягиваешь руку, вижу, как тяжело тебе это дается, почти, как сдвинуть машину, но ты тянешься, касаешься, сжимаешь и беззвучно шевелишь губами. Я не знаю, как будет у нас, что будет, и где это все будет, но оно будет – и это главное.
-Я люблю тебя….- шепчу тебя, впервые в открытые глаза, и так счастлив, что могу это сказать, как накачавшийся чем-то, твоим воздухом пьяный, всем тобой, - люблю, жизненно, смертно, без краев тебя люблю.
И целую твою руку, целую, орошаю ее радостью влажной из-под век, омываю тебя ею, возрождаю. Знаю, что ты не в коме немой лежал, нет, ты силы там искал, соскребал их со всех затворов и углов, и вышло же у тебя! Вышло! Ты меня там, далеко, слышал, и за меня боролся, и за голос цеплялся, как и я за тебя.
И твои глаза отвечают мне теми же словами, дорогими сердцу моему, честными и до боли знакомыми.

«Люблю тебя, душа моя».

URL

31.07.2012 в 15:21

Azymi.

"Гуляй с голандками, целуй француженок и трахай американок"

я прочел только начлало \*ноет, хочет читть дальше но глаза устали* хныы

URL

31.07.2012 в 22:07

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

Хороший мой, никто тебя не заставляет.
Спасибо, что хоть попытался, но...понимаешь, тебе пару страниц нихрена не дадут, тут пока все не переломатишь - суть не уловишь.Вернее суть то ты поймешь, а вот главная нить( что не видна глазом)потеряется.
Я не думаю, что тебе понравится, здесь много мата, и стиль сухой, но много чувст и переживаний. Если ты можешь и готов к этому - дерзай, но...глаза береги))))

URL

01.08.2012 в 01:37

Azymi.

"Гуляй с голандками, целуй француженок и трахай американок"

но мне уже нравится. и на мат я нормально реагирую. глаза поберегу чуток и смогу подольше почитать))
новый дииз хы
шрифт чуток мелковатым кажется хотя смотреитть хорошо

URL

03.08.2012 в 00:35

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

так ты увеличь себе, без проблем(справа ведь в коме есть)
я вот вчера немного перечитала - жуть, за голову взялась, ужас, сейчас бы таких соплей я не писала, но трогать не буду. Тогда хотелось так, как в душе было, может, следуещее будет другим, если доберусь)))
спасибо, что пытаешься )))

URL

07.08.2012 в 21:34

Azymi.

"Гуляй с голандками, целуй француженок и трахай американок"

z [jxe ghjxtcnm
dct dhtvz b cbks
z k.,k. nt,z
,ele ;lfnm vjvtynf b xzbnfnm)))
ой..
буду ждать момента и читать
знаешь мне правда нравится
я скучаю и люблю тебя

URL

08.08.2012 в 00:19

irish-iry

Я бы мог перевернуть мир - только нах мне это нужно?

и я...очень.
Люблю тебя. ))))

URL

← Предыдущая 1 2 3 4 Следующая → Последняя

Добавить комментарий

Расширенная форма

Редактировать

Использовать аватар

Изображения

Подписаться на новые комментарии


Запомнить

ОДНА ДУША НА ДВОИХ

Vatashino nadskashi